Замки звонко щёлкнули, и это всё. Слышал, кремниевое оружие давало десять-пятнадцать процентов осечек, но тут – сто процентов…
Ещё раз. На полувзвод. Открыл крышки. Сдул порох с полки. Прочистил затравочные отверстия. Снова насыпал порох. Закрыл крышки. Боевой взвод.
Говорила мама: учи пушкинского «Евгения Онегина». Кто бы знал, что столько лет спустя (или столетий назад) в памяти прорежется и пригодится единственное место:
Вот пистолеты уж блеснули,
Гремит о шомпол молоток.
В гранёный ствол уходят пули,
И щёлкнул в первый раз курок.
Вот порох струйкой сероватой
На полку сыплется. Зубчатый,
Надёжно ввинченный кремень
Взведён ещё. За ближний пень
Становится Гильо смущённый…
Ай да Пушкин, ай да сукин сын, облёк мануал на кремниевый пистолет в стихотворную форму!
Мама, царствие ей небесное, требовала вызубрить письмо Татьяны «Я вам пишу, чего же боле…», но пацану, уже тогда тайком мечтавшему об армии, куда больше запомнилось про оружие.
Стряхнув воспоминания, прицелился. После спуска зашипело, выстрел грянул примерно через секунду или около того. Чурбак даже не пошатнулся. Вторым выстрелом, наконец, сбил его.
Оружие годное, но капризное. Если хранить заряженным, порох на полке придётся менять ежедневно. Он, хоть и прикрыт крышкой, запросто отсыреет.
Арбалет, конечно, надёжнее. Но отобранный у грабителей они презентовали монастырю, не получив отказа: в те времена все монастыри рассматривались как фортеции, способные держать вражескую осаду, сколько-то оружия нигде не помешает.
А что касается точности стрельбы… Тот же Генрих, вздумай стреляться с Дантесом, вынужден был бы долгие месяцы посвятить тренировке. Если в чурбак размером с человечью голову получилось угодить лишь с второй попытки, а бретёры XIX века на спор били в игральную карту, шансов против убийцы Пушкина практически ноль, даже если Мироздание не будет подталкивать в локоть.
– Зайца подстрелил? – спросил напарник, когда Глеб покинул рощу.
– Пока смогу только кабана, если будет стоять боком в пяти шагах, не хрюкать и не шевелиться.
– М-да… Но местные чот боятся огнестрелов. Держи-ка его заряженным. Пальнёшь в воздух, скажешь – вторая пуля в лоб. Местные не знают, что снайпер-Чингачгук из тебя как балерина.
Но пистолет – штука с характером. Ищет случай, чтоб себя проявить. На третий день пути услышали яростный лай большой собачьей своры слева от дороги. Лошади вдруг всхрапнули и встали колом, как бы Глеб, сидевший на облучке, не понукал их.
Впереди стаи нёсся крупный волк. Вылетел на дорогу, остановился, явно теряя силы: за ним тянулись красные следы. Собаки, каждая размером лишь ненамного уступавшая волку, окружили его.
Глеб слез с повозки и шагнул вперёд, игнорируя предостерегающий возглас Генриха.
В глазах лесного хищника сверкали ярость и одновременно какая-то неземная