«Ты прекрасно знаешь, что в таких случаях эти оправдания не работают, – жестко ответила она себе. – Им надо кого-то посадить. Теракт – это громкое, резонансное преступление. (Сама того не замечая, она заговорила языком теледикторов). Они не станут тебя слушать. Просто закроют на тридцать лет, и все. Ты же помнишь Дарью Трепову?»
О да, она помнит Дарью Трепову*. Все время с начала своего бегства (а сколько прошло времени? Час, два? Или больше?) она то и дело вспоминала о ней, просто боялась себе признаться. Ведь у нее все в точности, как у Треповой. Ее тоже подставили, чтобы убить чужими руками людей (произнося в голове эти слова, Маша поморщилась, как от боли). Трепова думала, что передает Татарскому* под видом статуэтки подслушивающее устройство. Решила поиграть в шпионку. А те, кто все это организовали, кто дали ей статуэтку, засунули туда бомбу. Конечно, Трепова не могла быть убийцей! Маша помнила, как ей было жалко эту наивную дуреху, когда прочитала о ней в новостях. Ведь даже идиоту понятно, что, знай она о бомбе, она бы ни за что не осталась сидеть рядом с Татарским. Вручила бы «подарок» – и тут же убежала вон. Пусть бы публика в зале заподозрила неладное, неважно! Перед лицом смерти – а то, что Трепову не разорвало вместе с ее жертвой, само по себе невероятное везение – она бы позабыла о таких мелочах. Просто убегала бы со всех ног. Но она не убегала, потому что не знала о том, что смертельно рискует! Она – не самоубийца. И это, казалось, должно было стать стопроцентным доказательством ее невиновности. Но понятно, что после такого «резонансного» убийства суду нельзя было ограничиться пятью годами за попытку прослушки. Это было бы просто неприлично. И ее посадили на двадцать семь лет – практически на всю жизнь, выйдет она уже старухой – именно из приличия. И так же посадят ее, Машу.
Но нет, нет, нет! Она будет бороться. Она им не дастся просто так! Маша непроизвольно сжала кулачки, но тут же в изнеможении уронила руки. Ведь Трепова все-таки совершила какое-никакое преступление – вступила в сговор с вражеской разведкой, пыталась вторгнуться в личную жизнь погибшего и тэ пэ. А она-то, Маша, за что пострадает? Она же ничего не знала! Впервые Маша заплакала. Но ни угрозы, ни слезы не действовали на ту немую бездушную силу, что шла за ней по пятам. По ее злой воле она сейчас сидит здесь, одинокая и бездомная, и по ее воле скоро отправится туда же, где сейчас Трепова…
Но может, ей все-таки повезет? Ну держись, держись, не дрейфь! – пыталась она подбадривать себя бессмысленными словечками, которые где-то когда-то слышала. Сейчас только эти словечки, да память о прошлом оставались у нее. Будущего нет, либо оно туманно. И из этого прошлого, из сохранившихся в памяти имен и телефонных номеров, да еще из скудного запаса еды, чая и денег ей предстоит собрать спасательный плот, который вывезет из пучины. Но вывезет ли? Черт возьми, надо попробовать! Если она ничего не сделает, ее точно посадят. А если попробует спастись – то,