Мы двинулись назад, я позвонил Педру, чтоб забрал нас на выходе с левады часа через полтора. Вышли мы раньше, чем он подъехал, пришлось просидеть на скамейке минут двадцать. Кафе из-за дождливой погоды было закрыто, так что кроме как на подмокшей лавочке у запертой двери ждать было негде.
Агнесс доедала последний мандарин, аккуратно складывая корочки мне в ладонь.
– Руди, а ты почему спросил про родинку у этого засранца? Расскажи-ка.
– Подумал, может, мой клиент…
– И?
– Знаешь, я вчера соврал тебе, когда сказал, что здесь не скучно. Мне смертельно скучно. Зубодробительно скучно. Иначе я бы в это не полез. Но я поклялся себе, что делом больше заниматься не буду, ни за что. Ну и со скуки начал ловить этих, как ты справедливо заметила, засранцев.
– Что?
Агнесс рассмеялась, и я опять поразился, как молодо звучит ее смех. Если закрыть глаза…
– Ты переквалифицировался в супермены, стал защитником вдов и сирот, рыцарем на белом коне? Руди, что с нами делает старость…
При чем тут старость? Это все скука, тоска, отсутствие азарта. Вот что это. А не старость никакая.
Газеты были полны заметок: «На такой-то леваде у туристки из Дании (Германии, Австрии…) семидесяти (шестидесяти пяти, семидесяти трех…) лет неизвестный вырвал из рук фотокамеру «Сони» («Никон», «Кэнон»…)». Я прикинул: если в полицию обращались две из трех жертв, то получается, что за месяц кто-то навыхватывал более сорока камер, за год выходит нехилое количество. Куда их девать? У нас и комиссионок-то практически нет, пара-тройка в столице, да туда не сдашь. Да и кому они там нужны? Туристы не будут старье покупать, а местным понадобиться может раз в год по завету. И полиция никого не поймала. Значит, эту канитель тащат на континент, а это только кораблем можно, на самолете не увезешь, сразу засветишься.
Всю сеть я отловить не в состоянии, это понятно. Но я подумал, поймаю, собственно, охотника за старухами, сдам полиции, а уж они его раскрутят. И я вышел на охоту. Переоделся немецкой пенсионеркой: короткий седой паричок, пестрые лосины, туристические ботинки на толстой подошве, очки в дорогой оправе – без диоптрий, правда, но кто заметит, – розовая непродувашка, непременная пара палок для скандинавской ходьбы и фотокамера на шее. Как хохотала Агнесс, когда я расписал свой маскарад!
– Руди, почему мы никогда не использовали твой талант? Где ты понабрался этого? В какой поселковой самодеятельности?
Мы опять сидели у меня в комнатушке, опять я разливал по стаканам виски. «Лафройга», увы, уже не было у Луиша, он держал только одну такую бутылку в баре. Никому, кроме меня, такие изыски не нужны, местные обходятся более дешевым и менее крепким пойлом. Но во второй вечер сгодился и «Баллантайнс».
– Руди, Руди, зачем