– Кто притронется к ней, раньше вот этого попадет на тот свет, – сказала гостья, длинным пальцем указав на вышибалу, а до этого ткнув ноготком себе под ноги, на хозяйку. – А ты клади руку на стол и кричи, ведь страшно будет. А не закричишь – я уйду. Вот так просто.
Вышибала подчинился. Усилием воли он очистил свое лицо от какого-либо выражения. Да и страх перед неизбежным (ведь он понимал, что не смог бы воспрепятствовать страннице; куда там, даже пять таких, как он, человек не управились бы с этим) у него отступил.
Беззвучно, в одном только своем уме, вышибала яростно проклинал человека, из-за которого светловолосая бестия вершила в заведении свои отвратительные дела. Даже сейчас вышибала продолжал считать, что странница пришла сюда по чью-то душу, но прибыла в место, где ее цели, кем бы она ни являлась, и духу никогда не бывало.
А если и бывало, и если он искусно прятался все это время среди присутствовавших, ничем не выдавая себя даже скиталице, то он был самым вертким и гнусным из известных долгой памяти вышибалы на таких людей мерзавцем.
– Выходи! – закричал в голос вышибала спрятавшемуся подлецу, на случай если он был тут, когда из воздуха, что ли, возник кинжал в руке гостьи и понесся к плоти вышибалы с обнаженным алкающим лезвием.
Но не пролилась кровь из разрезанной глотки вышибалы, не покатилось его отсеченное ухо по столу, а затем по полу, и нос остался на лице целым и невредимым, даже не оцарапанным гранью пролетевшего прямо мимо него острия. Все, что вышибала почувствовал, когда отзвучал удар металла о дерево, было холодом между указательным и средним пальцами лежавшей на столе его ладони.
Вышибала посмотрел на свою руку, провел взглядом от предплечья к ладони и увидел чуть наклонно вошедший в столешницу, аккуратно, через щель между его пальцами, кинжал гостьи – а тот подрагивал на пружинистом лезвии, ловил блики света из окон и от огоньков свечей.
Вышибала не издал ни звука. Он почему-то чувствовал, что этот удар не заденет его. И так оно и оказалось.
Тогда странница буркнула что-то о мужестве людском, выпустила рукоять кинжала и пошла в сторону двери.
В зале повисло горькое, почти картинное разочарование: мужчины на первом этаже ожидали кровавого зрелища с криками боли и катанием вышибалы по полу в агонии, а все завершилось так мирно. Один только вышибала понимал, что ожидаемое ими представление не преминет разразиться, и в гораздо более широком отношении, чем того хотелось бы всем.
Так же как вышибала почувствовал, что кинжал странницы не заденет его, ему вдруг стало понятно, что тонкой фигуре нельзя позволить добраться до порога двери, ибо она просто не собиралась переступать его.
Поэтому вышибала убрал со стола руку (при этом не смог не отметить искусную работу по лезвию и рукояти вонзившегося в столешницу кинжала) и