Он иногда смотрел в это окно. В окно дома, который долгое время пустовал. Он всегда нравился ему, этот дом. Он мечтал поселиться в таком однажды. Думал, что никто сюда никогда не явится, но сегодня случилось что-то удивительное: девочка сошла с тех фотографий. Она очень даже выросла, но улыбка была, кажется, такой же славной, как в детстве. Вот только девочка превратилась в девушку.
Ему нужна была девушка, и эта была прекрасна.
Он легко прыгнул без разбега, вскарабкался по той самой балке на ту самую крышу. Затем прыгнул ещё – мимо выступа, сразу цепляясь за оконный карниз сильной рукой, подтянулся и заглянул в окно, где уже крепко спала она. Он увидел её сразу, пусть в комнате и было дьявольски темно. С этим не беда, его самого частенько звали дьяволом.
Он приложил козырьком ладонь к лицу и сгорбился, крепко держась рукой за ржавый откос. Прильнул к стеклу ещё ближе. А ну как она проснётся? Что тогда увидит?
Маску, зашившую ему рот, иначе тот, верно, отпал бы в немом вопле, как с картины Модильяни. Он задумался. Хотел бы показаться ей сейчас?
Нет. Пока слишком рано. До этого нужно ещё много всего сделать.
Он склонил голову чуть вбок, прищурился в прорезях глазниц. Никто не видел тень от тени в темноте оконного навеса. Это было самое желанное и самое безопасное место на земле. Девушку за окном звали Лесли, и она повернулась набок, скинув одеяло. Под ним показалось обнажённое бедро. Облегающая короткая майка, в которой она спала, облепила тело, как вторая кожа. Лучше, чем кожа.
Он посмотрел в небо, откинув назад голову и обнажив кадык над тугой горловиной чёрной футболки. Да. То, что она приехала, – знак.
Он скоро всколыхнёт этот город. Изменит всё, чем живут люди здесь. Хорошо это или плохо? Это неотвратимо, как дождь, буран, торнадо или буря. Это перемены.
К лучшему или к худшему? Перемены случаются, как стихийное бедствие. Они есть, и от них не сбежать. Очень скоро всё здесь переменится.
Он взглянул в последний раз за эту ночь на неё, обещая себе, что у них будут другие ночи. Что он придёт к ней и завтра. И послезавтра. И когда захочет.
И очень скоро перевернёт её жизнь, потому что теперь она принадлежит ему, как и всё в этом городе. И потому что он так решил.
Если бы его могучая грудь не подымалась и не опускалась, можно было бы с лёгкостью подумать, что пленник, заключённый в камеру с толстыми бетонными стенами, мёртв. Но даже если бы он не дышал, Иктоми не решилась бы сказать однозначно, слышит он её или нет. Потому что он умел притворяться и был плутом и мастером лжи, пускай не он был богом обмана, а Йелль или Койот – а может, оба сразу. И, хотя он был погружён в глубокий искусственный сон, она не могла также утверждать, что он не проснётся, если уже не проснулся.
Она