Вопрос, откуда у матери Паисии взялся самовар, думаю, заслуживает своего исследования. Бывало, кто-то из будущих сестёр, уходя в монастырь и обрывая все вещественные связи с миром, мог, тем не менее, прихватить с собой в монастырь какую-нибудь полезную в быту вещицу. Так, одна женщина, принятая в Пюхтицы уже в немолодом возрасте, умудрилась протащить с собой большую тумбочку, отчего получила в обители прозвище «Мария с тумбочкой». Что же касается матери Паисии, если принять во внимание, что прибилась она к монастырю в пятнадцатилетнем возрасте, то трудно представить себе молоденькую девушку, в обнимку с самоваром бегущую от мира в монастырь. Скорее всего, мать Паисия унаследовала этот старинный самовар или от своей монастырской старицы, или ещё от кого-то из сестёр обители. А уж пользоваться самоваром людей того времени учить было не надо, тем более что была она родом из Причудья, где самовар на углях и в наше время в чести.
Как бы то ни было, неоспоримым фактом остаётся то, что перед завтраком, по словам самой матери Паисии, она должна была обязательно выпивать две-три чашки чая, чтобы, как выражалась она, «прополоскать кишочки». Разумеется, никому в голову не могло прийти осудить мать Паисию за такую невинную привязанность к самовару, впрочем, как и за то, что мать Паисия знала толк в хорошей бане с берёзовым веником. Одна монахиня рассказывала, что однажды, ещё будучи ребёнком четырёх-пяти лет, пошла она со своей матерью в монастырскую баню. Оказавшаяся там мать Паисия быстро взяла ребёнка в свои руки и, заверив мать, что знает, что делает, повела девочку в парную. Положив в парной малышку на полок, мать Паисия стала охаживать её берёзовым веничком, приговаривая: «Замуж не ходи! Замуж не ходи!» Ребёнок тот, надо сказать, был очень домашним и воспитывался в семье со строгим церковным укладом, так что в эти свои четыре-пять лет девочка ещё не знала, что значит пойти замуж. «Куда не ходи?» – недоумевал ребёнок, вдыхая аромат свежего веничка и пытаясь понять детским умом суть наставления пожилой монахини, но так и не понял. Однако то удивительно и внимания достойно, что этот «банный наказ» матери Паисии имел далеко идущие последствия: когда девочка выросла, то замуж не захотела, а ушла в монастырь.
Как-то раз мать Паисия во время нашей беседы поставила рядом с самоваром старинного вида часы. «Каминные», – пояснила она мне будничным тоном, будто камин, а к нему и каминные часы были неотъемлемой принадлежностью монашеской келии. Открыв затем заднюю дверку часов, мать Паисия достала маленький ключик, после чего послышалось характерное поскрипывание сжимающейся пружины – несколько секунд, и часы заиграли мелодию, напомнившую мне «Меланхолический вальс» Даргомыжского.
– Что