– Вот и славненько, – решил я, с явным облегчением наблюдая, как из кожаного кармана вылезла уже пустая ладошка молодчика.
Решил я одно, произнес же вслух совсем другое: «Отпусти девчонку-то, чего к ней привязался», – говоря это нарочито трусоватым, то есть миролюбивым, тоном, вставая, слегка вжав голову в плечи и ожидая пинка или толчка от своего окончательно дезориентированного противника.
Надо сказать, что опьянение опять дало себя знать, так что я ощутил не только легкость, но и очередной приступ желания промочить горло чем-нибудь покрепче.
Движение молодца я не пропустил, и все произошло прямо как некогда в прошлом. Его правая рука резво полетела в сторону моего левого уха, но попала мне прямо в ладошку.
Он, видимо, всю свою жизнь собирался только других бить, а вот выносить удары даже не мечтал – ох уж эта созревшая в постперестроечные времена молодежь. Найти среди его заготовленных для оплеухи пальцев мизинец и сломать его получилось до обидного просто. Здесь я, наконец взглянув ему в глаза на весьма покривившемся лице, понял – у противника непродолжительный болевой шок. Со стороны, наверное, все происшедшее было похоже на получение неумным ребенком ожога от раскаленной газовой горелки, которую тот из любопытства решил потрогать. Правда, в роли горелки выступила моя голова, и этот факт (а также наличие у врага огнестрельного оружия) заставил меня – в который, блин, раз – забыть правило, ежедневно всплывающее в голове моей, но почему-то не тогда, когда нужно: «Сначала надо подумать, а потом уже делать».
Направляя его болью сломанного пальца, заставляю присесть и повернуться ко мне левым боком, сам же заскальзываю за спину противника. Схватив голову нового русского за подбородок свободной рукой, бросаю мизинец, и, зафиксировав другой рукой его затылок, тряхнув, рывком ломаю шею. Не знаю почему, но даже вопрос «зачем» не возник в моей запорошенной алкоголем голове.
Шея хрустнула, как сухая ветка, и тело в моих руках сразу обмякло. Отпускаю его. Падает под ноги. Что ж, как говорил Коба53: «Был человек, и нет человека».
Поворачиваю голову к машине, где, (когда она успела туда забраться? Ведь не хотела же!) расплющив нос о стекло, наблюдала за происходящим красотка. Чувствую себя Ильей Муромцем, освободившим царевну из лап злюки Змея Горыныча. Однако странное дело. Восхищения в глазах царевны не наблюдаю. Принимая ее ужас за шлейф благодарных чувств, перехватываю бесчувственное тело за подмышки и впихиваю не без труда на водительское сидение. Сажусь за соседнее и перевожу слегка подгулявшее дыхание. На торпеде с приборами замечаю пачку Marlboro, достаю сигарету и прикуриваю, а пачку засовываю в карман. Затянувшись пару раз обращаюсь назад и спрашиваю у красавицы:
– Как тебя зовут?
– Сережа, – отвечает она, причем интонация ее ответа явно неутвердительна.
Однако