Рейнеке похлопал его по плечу:
– Так и быть! Сердце подсказывает мне, что человек с такой замечательной фамилией не испортит дела, даже если ни черта в нем не смыслит! Поаплодируем ему!
Зал ответил разобщенными хлопками. Вайпер победно улыбнулся и притопнул ногой:
– Ему не уйти от меня!
– Просто делай то, что тебе скажут, – вполголоса предупредил Рейнеке.
– Ну а теперь, – он кивнул на сияющий круг, в котором снова дергалось и моргало лицо обреченного на смерть вора и убийцы, не ведающего, что за сила устремилась за ним по пятам. – Зашлем ему ночной кошмар для бодрости духа!
Экран начал мутиться, заволакиваться жуткими аморфными образами, и в следующий миг беззвучно лопнул, рассыпавшись на миллион угасающих искр.
– Празднуем! – заорал Рейнеке, выкинув кривое подобие балетного па. – Несите, все что осталось! Оркестр, вальс!
Весь зал разом охватило непринужденное веселье. Кто-то кружился в танце, кто-то хохотал, звеня бокалами. Стреляло шампанское. Двое юношей бренчали на лютнях, стараясь перебить вихрь буйного вальса. Полковник лупил кулаком по столу, требуя «покончить с ничтожеством без сантиментов». Селена и Портер молча вздыхали, в ответ на, до сих пор временами прилетавшие поздравления. Вайпер, возбужденно хрустя зубами, прохаживался по залу, не притрагиваясь к выпивке. Тиняков залез на стул и начал декламировать недоступные английскому уху стихи. Он вдруг стремительно растерял все свое благообразие, превратившись из Иисуса в Иуду, празднующего в притоне свое падение. Один из слуг украдкой передал Себастьяну крохотный флакон с молодящей жидкостью. Коллингвуд рухнул под стол.
Часы пробили четыре утра. Рейнеке неподвижно полулежал в кресле, запрокинув голову и раскинув длинные ноги, подобный мертвецу, убитому выстрелом в лоб. Красное вино испачкало ему штаны. Руки безмолвно застывшей сзади Иоганны покоились на его плечах.
Часть вторая
Серая полоса
Евгений дочитал последние строки стиха и услышал то, что слышал в своей жизни уже ни один десяток раз. Лет пятнадцать назад такие овации окрылили бы его на три дня вперед. Десять лет назад приятно подстегнули бы самооценку. Пять лет назад напомнили бы, что еще не все потеряно.
В его руке был ворох истрепанных бумаг (Евгений никогда не принуждал себя читать стихи наизусть, да и плохо их помнил).
Скрежетом и хрустом
Радуют шаги.
Отчего мне грустно?
Боже, помоги!
Снег искрится дивно,
Над поселком ночь,
И душа тоскливо
Отлетела прочь.
В ледяных чертогах
В черно-синей мгле
Видится ей много
На родной земле.
Многие ненастья
Видятся душе.
Многие напасти
Близятся уже.
Видится