Я мотаю головой. Меня хватают за длинные, отросшие волосы, пытаются пальцами разжать рот. Я впиваюсь зубами в чью-то ладонь. Боль, мрак, в висках бьют молоты.
Наконец-то меня продали. Я даже не знаю – кому?.. Потом долго везли в большой повозке, запряженной быками. На повозке клетка, в которой десяток таких же как я, проданных рабов. Отчаяние, усталость, безразличие.
Серые, как волны Волхова в бурю – скалы. Сотни истощенных, грязных людей ворочают камни. Каменная яма. Мы откалываем плиты камней, загружаем в огромные корзины, которые на ужищах поднимают наверх. Спим здесь же, вповалку, на земле. Запах немытых тел и испражнений. Кровь, крики надсмотрщиков, боль, пыль, тоска. Идут дни, седмицы, месяцы. Мы забываем человеческую речь. Только рычим друг на друга, как звери, когда кто-то хочет отобрать скудную пищу. Часто из ямы поднимают трупы умерших от безысходности, хворей, побоев надсмотрщиков и убитых за кусок лепешки или чашки похлебки.
Камни, серые камни. Разве может быть, что-то опричь сих камней. Мы сами превращаемся в камни, без искры разума, без памяти, без чувств.
● ● ●
Однажды на каменоломни прибыли важные гости. Несколько богато одетых ромеев в окружении закованных в доспехи воинов. Они долго ходили по карьеру, везде совали свой нос, наблюдали как надрываются рабы. Наконец, приказали построить тех, кто работает в подземелье.
Нас вывели на свет. Мы с непривычки щурились, прикрывали ладонью глаза от необычно яркого неба. Всех построили в одну шеренгу. Гости ходили, смотрели, щупали мышцы, заглядывали в рот. С ними было несколько женщин. Лица подкрашены белилами, уста ярко алые, словно в свежей крови, волосы уложены в причудливые прически. Дорогие платья, из тонкого полупрозрачного полотна облегают стройные тела. На перстах ромеек поблескивали золотые перстни, на выях – ожерелья с драгоценными камнями.
Один из ромеев с недовольным полным лицом, презрительно сжатыми тонкими устами, наклонившись к женщинам о чем-то спрашивал их. Те морщились, глядя на нас, что-то ему отвечали отрицательно, качая головой. После чего они шли дальше вдоль шеренги рабов.
Когда дошли до меня, одна из ромеек придержала мужчину за локоть и что-то шепнула ему, кивнув в мою сторону. Подошла вторая, показала на темнокожего бербера.
– У тебя всегда был извращенный вкус Анита, – поморщилась первая. – Он черный, как будто целый день копался в саже. Мне нравится вон тот варвар с голубыми глазами. Посмотри!.. он сложен, словно Аполлон.
– Мавр тоже неплох, Валента… – ответила вторая. – Посмотри, как блестит на солнце его кожа. Он чисто Ганнибал, что потрясал когда-то Рим!
– Ганнибал был финикийцем, а не черной обезьяной, вчера спрыгнувшей с пальмы, – наставительно сказала первая.
Ромей с насмешкой внимал их спору. Потом щелкнул перстами, подзывая