желтых листьев, заканчивая свой полет, плавно опускаются на черные зеркала воды в воронках. Если не знать, где ты, то можно решить, что весь лес покрыт разнокалиберными озерцами. Черная вода в них гладкая, как зеркала, и листья могут целиком закрыть всю их гладь, превратив в желто-красную картину в зеленом обрамлении еще не пожелтевшей травы. Картину, написанную природой, как будто вылившей на нее все свои краски. Осень – буйство красок да, наверное, и чувств, которые рождают эти краски, при условии, что ты способен чувствовать. Осенью даже самый заросший лес становится светлее и чище, тише. Покров опавших листьев редко выстрелит под ногой сухой веткой. И вообще не хочется идти, шуметь. Хочется сидеть на бруствере воронки и наблюдать, как заканчивают свой путь осенние листья. Вот большой кленовый лист с балетной грацией тихо и как будто нежно упал на тропинку, и взгляд потерял его в сотне тысяч таких же листьев. Вот другой, повинуясь порыву теплого ветерка, упал на гладь воды в огромной воронке и стал тихо кружить, обходя своих собратьев. Третий, сорванный плечом человека в камуфлированной куртке, упал в быструю воду ручейка, и течение унесло его куда-то вдаль – навстречу чему-то новому и неизвестному. Наверное, так и люди, повинуясь Высшей силе, живут свою недолгую, по меркам вечности, жизнь. Солнце, пробившись через редкую листву, бьет в глаза и вырывает из тумана мыслей о вечном. Лес сразу наполняется звуками и жизнью. Окраина Мясного Бора, просека «Эрика», железка, дорога, высоковольтка. Это война. Война здесь повсюду. И те «озерки», которые непосвященного человека покоряют своей осенней милотой, – это оспины воронок, ран этой земли.
Серый рассвет с едким, будто физически осязаемым болотным туманом, который залезает в рукава мокрых и тяжелых от воды шинелей, пробирается за воротник вместе с каплями, сбитыми ветром с деревьев. Лихорадочный блеск глаз из-под натянутых на них пилоток с защитного цвета звездочками. Надсадный кашель с шумом застуженных легких. Черные руки, упорно полирующие вытертый до блеска черенок лопаты. Вверх-вниз, вверх-вниз, как вечный двигатель, солдатская спина и потный пар над серыми шинельными спинами. Приближающийся рев «Юнкерса», вой, разрывающий душу, и а-а-а-а-х-х-х-х… Вулкан грязи до неба. Лицом – в стылую грязь, лопату – на голову, чтоб хоть как-то защитить себя от воющей смерти. Шлепки падающей земли по парящей спине и шее. А-а-а-а-х-х-х-х – в небо только уложенные рельсы и шпалы узкоколейки. Рев проходит над кромками деревьев и удаляется, возвращая разум откуда-то из пустого желудка, куда его забил страх. Грязно-серыми призраками – опять туда, к порванной бомбой артерии, и опять спина вверх-вниз, вверх-вниз, ровняя насыпь. А на других таких же спинах и плечах – рельсы, шпалы, ящики с патронами и снарядами. Туда, где задыхаясь в болотах, сражается, погибает, но не сдается героическая Вторая ударная армия. Туда – вагонетки с грузом: сапоги и ботинки, без которых гангрена и смерть, туда – мешки с сухарями и консервами. Оттуда – черные тени раненых, скелетики маленьких старичков с глазами на пол-лица, дети
