Белолобый напомнил о себе ржанием. Аязгул и Тансылу оглянулись. Конь стоял перед гротом и бил копытом землю.
– Идем, там еда, одежда, мать передала тебе, идем, Тансылу, – Аязгул взял вдруг обмякшую девушку за руку и увлек за собой.
Устроившись в пещере, где охотник застелил широкий камень охапками травы и сложил очаг из крупных камней, Тансылу и Аязгул провели там весь день и всю ночь. Беспокойство и страх беглянки улетели, как дымок костра, когда она снова почувствовала надежное плечо верного друга. Тансылу не заметила, как уснула, а Аязгул принялся варить суп из сушеного мяса, оказавшегося в припасах, заботливо приготовленных Дойлой.
Аязгул еще не сказал Тансылу о смерти ее родителей. Девушка и раньше отличалась быстрой сменой настроения, порой, странными поступками, которые Аязгул старался не замечать. Но сейчас, после всего пережитого, он боялся, что известие о гибели Таргитая и Дойлы сломят их дочь, и она не сможет противостоять еще не законченным испытаниям, которые продолжатся там, в долине, куда им уже надо отправляться, и поскорее. Аязгул помнил наказ мудрой Дойлы идти к дальним пастбищам, туда, где половина воинов племени охраняет стада, и эти воины встанут на защиту Тансылу, приняв последнюю волю ушедшей по своей воле жены вождя, как приказ. Да и друзей Аязгула там немало. Но надо торопиться. Старейшины племени и особенно брат Таргитая – Ишбулат, который, скорее всего, захочет стать вождем по праву единокровного родства, вряд ли примут еще совсем молоденькую девочку предводителем. Да и Аязгул, даже став ее мужем, останется чужаком. Хотя… Именно этот факт им на руку, ведь браки в кочевье старались совершать, объединяя мужчин и женщин из разных племен…
Аппетитный аромат мясной похлебки пощекотал ноздри. Тансылу проснулась и, опершись на руку, наблюдала за другом, задумавшимся у костра.
– Аязгул.
Он повернулся на голос. Улыбнулся. Подбросил дров в костер; сняв чашу с очага, подошел к Тансылу. Она села. Язычки огня отражались в ее глазах, в них не было и тени страха. Казалось, что ничего не произошло, что они, как и раньше, просто охотились и, застигнутые ночью, остались в пещере до утра.
– Тансылу, нам надо принять решение, – Аязгул смотрел в сияющие глаза и боялся, что его слова поднимут в душе девушки бурю, – нам надо ехать к дальним пастбищам и надо торопиться, чтобы успеть раньше Ишбулата.
– А что Ишбулат?
Аязгул опустил глаза.
– Давай покушаем, похлебка готова.
Он достал из хурджуна глубокие миски, горсть сушенных творожных шариков; прихватив чашу с похлебкой краями рукавов халата, налил горячий суп в миски. Распаренные куски мяса, дымясь, остались на дне.
– Ешь, Тансылу, суп восстанавливает силы, ешь, – он подхватил длинный кусок мяса и протянул девушке.
– Так что Ишбулат? – прихлебывая из миски, Тансылу разглядывала друга, – что-то ты не договариваешь. – Она прожевала мясо, закусила кислым куртом13. – Ты боишься, что я буду плакать? Не бойся.