– Опять заснул? – Спросил Антон.
Схватив гитару, Костати упал на диван и попытался набренчать мелодию. Со снисходительной улыбкой кивая, морщась и прислушиваясь, Савельев стал наливать абсент в кружку и стакан.
– Нет! Не то! – Костати бросил гитару на диван. – Лучше я напою.
– Лучше выпей «Зеленого зомби». Он же зеленый змий-искуситель. Поль Верлен назвал его зеленой ведьмой и источником безумия. А черный маг Алистер Кроул – зеленой богиней и источником творчества. Что, впрочем, с одной огуречной грядки. Ведь безумец – это творец своей безумной реальности. Возможно, когда бог создавал это безумный, безумный мир налегал на что-то вроде «Зеленого зомби», употреблял забористую, крепленую на хаосе амриту. – Стал плести и заговариваться Савельев, отяжелев от бессоной ночи, жемчужины из «Сезама» и алкоголя.
Костати вспомнил, как из мелодии появились улица, фонарь, дежурная аптека, красные берет и тюльпаны. А что если визит Савельева – это продолжение все той же мелодии, которая просится и рвется из головы наружу. Да и он сам, Костати, порождение этой самой мелодии. Ведь в начале было не слово, а вот эта мелодия. Подумалось Костати. По спине пробежал колючий холодок. Костати весь сжался и поежился.
Савельев поднял стакан и через зеленую зыбь поглядел на Костати:
– Отделишь в себе наблюдателя от страдальца и тогда так запоешь… Что тебе и не снилось. Уверяет Кроули.
Костати машинально чокнулся с Савельевым и, глядя на приоткрытую дверь балкона, замер с кружкой в руке. Сердце как балконная штора то вздымалось, то опадало.
– Ау! – Выпив из стакана, Савельев защелкал пальцами перед окаменевшим зеленовато-бледным лицом Костати. – Уже разделился что ли?
Вздрогнув, Костати вернул кружку на стол и, продолжая глядеть на балконную дверь, защелкал пальцами в ритме мелодии из сна. Савельев подхватил. Александр запел и осекся.
– Нет. Не то! – Схватился за голову Костати.
– Да выпей же!
– Дай-ка я. – Прогудел Киш. – А то слышно, тебе на ухо наступил зеленый Потапыч.
– Что? – Опешил Савельев и вытаращился на Костати.
Костати поднялся и через кишечник выпустил наружу мелодию.
– Да. Это она, – выдохнул Костати, упал на край дивана и, схватив кружку, выпил.
Наступила тишина и пронзительно завизжала стрижами. Савельев с неподвижным серым лицом уперся в Костати подозрительным тяжелым взглядом.
– Когда бы вы знали, из какого места растет мелодия, не ведая стыда, – хмыкнул Савельев и взялся за гитару. – Напоминает канон Моцарта.
Савельев принялся коверкать мелодию, усложняя ее септаккордами, пытая ее ладами и гаммами. Он словно злился на мелодию и пытался ее уничтожить, задушить. Но мелодия сопротивлялась и оживала снова и снова.
– И давно с тобой такое? – Устав импровизировать, оторвался от гитары Савельев и пронизал