Изъян. Дмитрий Ардшин

подтягивая струны.

      Встрепенувшись и насторожившись, Костати перестал раздевать взглядом Анжелу и, замерев, подозрительно уставился на Савельева.

      – Сон, поди, эротический? – Влажно ухмыльнулся Кевин Костнер.

      – А иначе не запомнился бы, – подхватил скульптор надгробий. Барбара Стрейзенд шикнула на него и ударила локтем в плотный бок.

      – «Красный мартини». – Савельев ударил по струнам и запел: – Погладьте против шерсти, сверкните красным перстнем, скажите, что в постели вы любите иных.

      Узнав мелодию, Костати помертвел. Внутри перевернулось и забурлило.

      – А я для разговора, от сглаза лет, для вздора служу вам просто другом, все остальное жмых.

      Из Костати стал рваться наружу голос кишечника. «Щас спою», – вспомнился мультфильм.

      – Вы тяните мартини, слова и вечер синий. И вам неловко, стыдно, что путаю я роль. Вам далеко за тридцать, вам по ночам не спится…

      Костати попытался сдержаться.

      – А тут мальчишка шепчет: «Ах, сжальтесь, сжала боль».

      Анжела с тихой улыбкой подошла к дивану и, наклонившись, наполнила чашку Кевина Костнера чаем. Взорвавшись от терпкого аромата Анжелы, Костати вскочил, задев и толкнув Кевина Костнера.

      Горячий чай выплеснулся из чашки на черную джинсовую рубашку Кевина Костнера:

      – Черт! – дернулся и скривился тот.

      А из вспученной утробы Костати вырвался рокочущий как саксофон голос и подхватил мелодию песни. На Костати наставились смартфоны.

      Савельев замолчал и, насупившись, побагровел. Но кудрявый конгуэро Павел Ракитин, не заметив подмены солиста, продолжил самозабвенно стучать по конгу, погрузившись с закрытыми глазами в волны звучащей мелодии.

      – Что это? – Округлились глаза Марии Шнайдер.

      – Это бомба! – Звонким мальчишеским голосом отозвался восхищенный программист, снимая на смартфон рокочущего Костати.