и не ценят ее усилия, а ведь бедняжка не обладает даже минимальными умениями, чтобы вызывать восхищение, которое желает заполучить. Ханна была склонна думать, что это чисто женское стремление, обусловленное личностными особенностями, но ей предстояло узнать, что в доме Кордеров все так или иначе страдают от недостатка внимания. Роберт Кордер – тот да, не прикладывал особых усилий: он обнаружил, что в этом нет необходимости, и принимал как должное своего рода льстивое низкопоклонство, которым щедро одаривали человека его положения, и поражался только, если ему отказывали в восхищении. А уж когда Ханна увидела, как в молельне после службы он одаривает ласковым словом и жестом свою послушную паству, словно домашних питомцев, и получает поглаживания в ответ, легко было понять, почему с экономкой преподобный общается с подчеркнутой холодностью. Она поставила ему подножку в первый же вечер пребывания в доме, и хотя тщеславие мистера Кордера и внешность мисс Моул и смогли убедить его, что то было несчастливое стечение обстоятельств, преподобный старался больше не попадаться ей на пути. Понятно стало и то, почему Лилия захотела нанять сторожевую собаку. Мисс Пэтси Уизерс, пухленькая, увядающая, но все еще миловидная блондинка, могла бы стать нежной и спокойной подругой преподобному Роберту; эта женщина всегда говорила бы лишь то, что имеет в виду, а имела бы в виду (что в высшей степени похвально) лишь то, что доставляет ему наибольшее удовольствие; и когда Ханна метелочкой обметала пыль с увеличенного фотопортрета миссис Кордер, который стоял у проповедника на столе, она задалась вопросом: удавалось ли этой леди когда‐либо поставить в тупик своего мужа? У почившей хозяйки был вид человека, умеющего хранить молчание, но вовсе не из-за недостатка идей, и чем больше Ханна изучала ее лицо, тем больше жена преподобного ей нравилась и тем сильнее она убеждалась в том, что показная верность Лилии памяти покойницы является романтическим способом оставить за собой лидирующее место среди прихожанок общины.
Ханне нравилось наблюдать, как Лилия идет по проходу к именной скамье, или встречаться с ней на крыльце, обмениваясь приличествующими случаю поклонами, а то и рукопожатием, и мисс Моул никогда не упускала возможности, хоть и вела себя предельно осторожно, незаметно для других чуть дольше задержать взгляд, чуть сильнее сжать руку, что вызывало мгновенное подозрение во взгляде Лилии. Труднее было смотреть на Эрнеста, обходящего прихожан с блюдом для подношений, и удержаться от улыбки, а еще труднее – не поощрять его доброту, которой он щедро одаривал Ханну. Его приветствия всегда отличались чрезмерной восторженностью, что хоть и выглядело странновато, поскольку для всех он был мужем ее покровительницы, но на фоне общего воодушевления и сердечности, с которыми общались между собой участники духовного пиршества на крыльце храма, перед тем как разойтись по своим частным и более приземленным пирушкам, его братское отношение не слишком бросалось в глаза.
Каждое воскресное утро Ханна сидела под синим, усыпанным блестками сводом и тщетно высматривала мистера Бленкинсопа.
