Страх, невероятный, яркий, первобытный ужас, какого Уэйн не испытывал уже много лет, а может, и вообще никогда в жизни, ледяной волной поднялся по спине охотника до самого затылка, вздыбливая на своем пути мелкие волоски. Симпсону остро захотелось рвануть отсюда что есть сил, но он сдержался усилием воли, заставил себя достать из подсумка самодельную дымовую шашку с замедлителем на пять минут, активировал капсюль-воспламенитель и швырнул обмазанный парафином картонный тубус себе под ноги.
Только после инициации воспламенителя практичный индеец дал наконец волю иррациональному страху и, расплескивая ногами воду, кинулся на север, перепрыгивая с кочки на кочку, где это было возможно, и снова по пояс проваливаясь в болото, где этого было не избежать.
Чаще всего страх является худшим врагом человека. Почти всегда. Он подавляет волю, лишает сил, калечит психику, провоцирует смертельно опасную в критической ситуации панику. Но порой случается, что страх, наоборот, мобилизует скрытые резервы организма, раскрывая перед человеком почти нереальные возможности. Так здоровяк-тяжеловес легко перепрыгивает забор, который не взять и чемпиону по прыжкам в высоту, так бледный студент вытаскивает из горящего дома вещи, которые потом четверо грузчиков назад занести не могут, так обычные люди протискиваются в щели, куда едва голова пролезает, и гнут руками толстые металлические решетки.
Именно в таком состоянии предельно мобилизующего страха мчался через болото индейский охотник Уэйн Симпсон, удирая даже не от смерти, с мыслью о которой он окончательно свыкся уже много лет назад, а от чего-то куда более ужасного, древнего и невообразимого. Генетическая память сотен поколений мудрых предков внезапно проснулась и вскинулась, сигнализируя о чем-то, что внушало предкам невообразимый ужас еще на заре времен – то ли о кошмарных проявлениях великих маниту, то ли о встречах с древними богами Некрономикона, то ли о чем-то еще, невероятном, непредставимом, таящемся в чаще ночного леса Северной Америки или в холодной пучине океана.
Уэйн ни о чем не думал, головной мозг словно отключился, передав бразды правления спинному. Охотник не выбирал дороги – глаза и ноги справлялись сами. А когда на пути, раскрыв пасть, вынырнул огромный аллигатор, Уэйн, не успев даже осмыслить происходящее, просто с разбегу всадил ему лезвие гарпуна между шейными пластинами панциря и провернул. Один удар, влажный хруст, рывок, рев смертельно раненного зверя, шлепки кожистого хвоста по воде в предсмертной агонии… И бежать дальше. Бежать, бежать, бежать…
Способность осознавать