Люди еще не отошли от шока насильного заточения и пережитых ими унижений. Кто-то вздыхал и плакал, кто-то вполголоса ругался и проклинал, кто-то тихонько молился. Матери успокаивали плачущих детей. Молодые присматривали за стариками. Качая на руках, кормила грудью своего малыша Соня Мазас. Держась за сердце, хватал ртом спертый воздух Соломон Зильбер. Придерживая огромный живот и обмахивая платком мокрое от пота лицо, широко расставив ноги, сидела на стуле беременная Златка Лин. Рядом, не зная, как избавить от страданий жену, бесполезно суетился будущий отец.
Слух о том, что произошло с дочкой Хромого Менделя, распространился моментально, и, когда наконец привели старика с Голдой, все разом затихли, обратив в их сторону полные сострадания взгляды. Родители ввели под руки свою красавицу дочь Мирьям в изодранном в клочья платье и с опухшим от слез и побоев лицом. Девушка дрожала всем телом. Она шла, скрестив руки на груди и обхватив ими себя за плечи, пытаясь таким образом прикрыть наготу под разорванным платьем, то и дело наклоняя голову к тыльной стороне руки, чтобы промокнуть сочащуюся из разбитой губы кровь. Люди потеснились, уступая пострадавшим место на скамье, а кто-то из мужчин тут же накинул на плечи девушке свой пиджак.
– Ну надо же, подонки! Клог аф зей [42], – грозя кулаком в сторону двери, разразилась проклятиями Песя Зубович. – Как можно так издеваться над людьми? Неужели нет на них управы? Гехаргет зол зей верн [43]. Пусть только это все закончится – я им…
Песина тирада была прервана на полуслове скрипом отпираемой двери. Два здоровых мужика, один в форме айзсарга, а второй в поношенной форме латвийской армии с красно-бело-красной повязкой на рукаве, тяжело сопя, втащили и бросили на пол сильно избитого кузнеца Мотла.
– Ну что, жиды, кто еще не желает подчиняться новой власти? – обвел собравшихся злым взглядом круглых, как у совы, глаз тот, что в форме айзсарга, и, смачно плюнув на пол, направился к выходу. – Пошли, Андрис. Моя б воля, я бы их всех так…
– Гей ин дрерд ун нем дайн хавер мит зих [44], – пробурчала вслед полицаям жена бакалейщика Лейбы Флейшмана толстуха Дора. – Гипейгерт зол зей але верен [45]. Сволочи.
Как только дверь за ними закрылась, люди кинулись на помощь Мотлу. Он лежал без движения, и над ним суетились доктор и аптекарь, а чуть в стороне, одной рукой закрыв рот, а другой прижимая к себе малолетнюю дочь, плакала Соня, жена кузнеца. Через какое-то время, открыв единственный глаз, так как второй заплыл и превратился в багрово-синюю узкую щель, Мотл обвел мутным взглядом склонившихся над ним людей, потом, кряхтя, приподнялся на локтях и потряс головой, а уже в следующую минуту, слегка пошатываясь и держась рукой