Император Александр III. В.П. Мещерский

этом величавом образе, который столь неожиданно вырос перед миром, Россия почувствовала нечто идеальное и вместе родное, близкое к сердцу. На Него смотрели с любовью, и все, что замечали в Нем, было так светло, так отрадно. Как Супруг, как Отец, как Патриарх своего Царственного рода, во всем являлся Он высоким примером. Его твердость была такова, что исчезала даже мысль о сопротивлении Ему. Но и доброта Его стала славною по всему миру. Прощение личных обид доходило у Него до такой христианской высоты, которая была бы удивительна даже у подвижника, спасающегося в пустыне. Его правдивость поражала в наш изолгавшийся век. Никогда еще, даже и при таком царе-работнике, как Петр Великий, не слыхали мы о столь самоотверженном истощении всех сил Царя на государственное служение. Почти четырнадцать лет Он посвящал сну не более четырех часов в сутки. Его хладнокровное пренебрежение опасностей не раз приводило в страх окружающих. «Пока я нужен России, до тех пор не умру», – говорил Он с глубокой верой в промысел Божий. Жил Он – для России. Он весь был в Своем долге.

      И среди этих великих трудов Он не был ни суров, ни мрачен. В редкие минуты отдыха Он любил добродушно пошутить, посмеяться добрым смехом. Не по вкусу Его были шумные забавы. Он отдыхал тихими радостями семейной жизни. Его обожали дети, толпой окружавшие Его во Фреденсборге, не знавшие высшей радости, как веселая игра вокруг «Дяди Саши». Так называла Его молодая толпа разноплеменных отраслей родственных королевских домов. Все было в Нем так царственно-величаво и так человечески-прекрасно, чисто и симпатично, что все сердца привязывались к Нему любовью детей к Отцу, никогда не теряя чувства почтительного страха.

      Это были счастливые годы России, но, чтобы поняли люди Избранника Божия, предстояло еще тяжкое испытание, подвиг смерти, раскрывающий смысл жизни.

      И вот сразу, неожиданно, нестерпимо больно оборвались годы счастья. Не Богатырь, ломающий подковы, явился уже перед взорами, а человек больной, ежедневно слабеющий, едва двигающийся. Смерть подходила к Нему шаг за шагом. И тут только поняли мы, как дорог Он нам, тут только осознали, что живем Им. Чувствовалось, как будто солнце потухает в мире. Быть может, никогда еще ни о ком так не молилась Россия – и слышалось во всенародной молитве прошение, что уж если нужно наказать нас, то пусть лучше Бог пошлет другие бедствия, только не это. В эти томительные дни созналось в сердце русском все Им созданное.

      А Царственный Страдалец тихо догорал, прикованный к ложу смерти. Но в Его слабеющем теле все ярче сияло величие Его бессмертного духа. Он умирал бестрепетно, без жалобы, все время думая лишь о близких сердцу и о Своем Царском служении. А когда останавливал Он мысль на Себе, это была мысль о душе Своей и о Боге, пред которым Он готовился предстать. До неузнаваемости истощенный, с больными, отекшими ногами, Он подымался на молитву, Он преклонял колени и молился так пламенно, как молятся пустынные подвижники, со слезами сердечного умиления, с верой, доступною лишь такому чистому сердцу.

      Воистину,