Павел вообще был известным домоседом, однако этим летом не было и дня, когда бы он не стремился выйти на улицу. Всеми возможными способами он искал встречи со своими новыми друзьями, и временами они действительно собирались, правда, их собрания были недолгими, но все же они были. Павел с грустью отметил для себя, что ребята не так много общаются друг с другом, что здесь нет какой-то особенно тесной дружбы. Коллектив был в основном разобщен, и на встречи приходили далеко не все ребята.
Иной раз Павлу хотелось даже составить расписание встреч, все его мысли вращались вокруг этих совместных прогулок. Павел пристрастился к ним, и порой жажда общения становилась настолько сильной, что он начинал разговаривать сам с собой. Чаще всего эти разговоры сводились к одной-двум фразам, которые Павел мог повторять себе по нескольку часов в зависимости от того, чем был занят. Но иногда он хотел завести полноценный разговор. Изо всех сил он пытался разглядеть на пустом соседнем стуле какого-нибудь человека из этой компании. Бывали моменты, когда его воображению удавалось воспроизвести в голове голоса его друзей, тогда возникала едва уловимая иллюзия диалога. Иногда Павел даже ловил себя на том, что говорит слишком громко и эмоционально, так, что его могли услышать, если дома он был не один.
Но не все было так светло, как может показаться. Павла, конечно же, смущал тот факт, что у всех ребят из актива были друзья, а он ни с кем кроме них не общался. Справедливости ради следует отметить, что ему ни с кем больше общаться и не хотелось. Доверчивым человеком он никогда не был, тем более что его школьное прошлое всегда оставалось больной темой. Теперь же одиночество стало практически невыносимым. И стало ясно, что работа в активе, которой он в последний год стал уделять слишком много времени, на самом деле не совсем то, чего он хотел. Но пока у него не было другого способа укрываться от собственных мыслей. А укрываться было от чего, некоторые мысли и вовсе наводили на его душу ужас. Казалось, будто если бы можно было придумать название для этой болезни, как он сам называл такие приступы размышления, оно сразу же стало бы всем известно и до боли знакомо каждому. Эти мысли были, например, о неизбежности дальнейшего бытия. Как это можно было понять? Тем более, что временами приходила такая усталость, что Павел не хотел, чтобы наступал новый день, хотел чтобы сегодня продолжалось несколько дольше, чтобы он мог отдохнуть и приготовиться. Но жизнь не останавливалась, и с каждым щелчком часового механизма, двигавшего секундную стрелку настенных часов, приходило ощущение неизбежности, неумолимости времени.
Прошу