Вера отдала мне охотничий нож. Как я понял на всякий случай. Теперь по сравнению с долиной обозримое пространство уменьшилось. Мы часто поглядывали по сторонам. Особенно напряженно вслушивались в разные шорохи, падение камней, где-то в стороне, скорее всего от естественной осыпи. Но у страха глаза велики.
– Ой, давайте будем выходить из этой глуши, – не выдержав, сказала Катя Прямикова, – что-то мне не по себе. Кто-то камни сваливает.
– А может это медведь прошлогодние запасы ищет? – предположил я.
– Да ты что! – ужаснулась Вера.
Мы сидели на большом камне. Рюкзаки сложили в кучу. Мешочки с образцами, когда они заполняли наши рюкзаки, мы вытаскивали и складывали недалеко от тропы. Что с ними будут делать дальше, я не знал.
– Летом здесь очень красиво. Речка внизу. Скалы как на Кавказе, – сказала восторженно Вера. Её голубые глаза осветились мечтами, и лицо сразу стало воодушевленным, загадочным. Сколько же на её памяти разных встреч, впечатлений, интересных случаев из жизни? Ведь по возрасту она старше нас.
– Серёжа, ты хотя бы костёр зажёг, – Катя, сузила свои медовые глаза до безжалостных бойниц, из которых колючими искрами вдруг посыпались стрелы обвинения, передернула плечами, – холодно мне.
Я, озадаченный таким неожиданным поворотом, осмотрелся.
– Где я найду дров для костра. Вокруг одни камни.
– Какой ты, Серёжа, невнимательный. Мог бы заранее набрать сухих веток стланика, – заметила, укоряя меня за нечуткость, Вера, переглянувшись с Катей.
– Мы проходили через заросли стланика. Ты ещё чуть не упал, когда через них перелазил, – напомнила мне Катя, закипая от возмущения, что у меня нет стыда за бездействие.
– Кого ты просишь. Он, наверное, костра разжечь не сможет.
Вера бросила на меня леденящий взгляд, брови её сошлись у переносицы, достала из кармана пачку болгарских сигарет “Шипку”. Вытащила сигарету. Чиркнула спичкой. Прикурила. Затянулась. Закашлялась. Отодвинулась от нас. Стала смотреть на речку.
Я поднялся. Лучше быть на ногах и подальше от этих кикимор. Ставят из себя обиженных. Подошёл к своему рюкзаку. Вытащил оттуда банку с тушёнкой и килькой. Нарезал хлеб ножом. Затем открыл банки.
– Будете, есть? – обратился я к девушкам.
– Давай, – живо согласилась Катя.
Вера бросила свою дымящуюся сигарету в камни.
– Надо было бы с собой термос взять, – пожалела Катя, вдруг став прежней, кроткой, не обижаясь на меня.
Мы ели бутерброды. Сухой хлеб еле лез в горло.
– От твоей еды мне ещё холодней стало, – сказала мне Катя весело.
Она встала. Потянулась. Затем вдруг толкнула меня в грудь,