– Ладно, идите. Только быстро. Одна нога здесь, другая там.
Ребята заверили, что вернутся быстро и исчезли в чаще леса.
– Понабрали мелюзгу в отряд, работать некому, – Клепиков сломал в руках сухую ветку.
–Лучше их взять, чем бичей, – ответил Голованов, закрываясь от солнца ладонью, – Мальцева рассказывала, что половина рабочих в партии уже запила.
– Где они деньги берут? – поинтересовалась Клава. Она прилегла животом на мох, подвинувшись к Голованову
– Продукты ящиками таскают в посёлок и обменивают на водку.
– Вот люди…
– Это не люди, а бичи, – поправил её Клепиков, – я их хорошо знаю. Они за сто грамм родную мать продадут. Я на них насмотрелся. Одно радует, что зимой на них мор. Кто-нибудь из них свалится пьяным на улице и замёрзнет. Коля, ты помнишь Макаронку? – Клепиков повернулся к Голованову.
– Левого коммуниста?
– Да, слесаря с автобазы. У него ещё постоянно были причуды, как зайдёт в пивную ко всем пристает: “Зарежу, и концы в воду”. Значит, кто-то обидел его, не дал ему пива. Но он это говорил без всякой злобы. Кто его не знал, тот, естественно, от него шарахался. Как отгадаешь, что у него на уме…
– Постойте, постойте, – перебила разговор Клава, пальцами выуживая изо мха соринки, – почему левого коммуниста? Разве такие бывают? – она вопросительно посмотрела на Николая Ивановича.
– Он попал сюда по этапу как фракционер.
– Я не знала, что у нас были левые коммунисты. Как интересно! – Клава, изогнула жеманно спину лодочкой, захлопала одновременно в ладоши и застучала сапогами, чуть приподнимая ноги. Получились чудесные аплодисменты руками и ногами.
– Рассказывай, Слава, извини, что у тебя перебила.
– Что тут интересного. Я так к слову сказал. За пьянку Макаронку выгнали из гаража. Одно время он работал грузчиком в овощном магазине. Всегда ходил поддатым. Отморозил себе руки. Упал возле хибары Ивановой, бывшей своей жены. Уснул, пролежал на морозе до утра. Даже водка в бутылке, что в кармане куртки была, замёрзла. Отрезали ему руки. Больше я его не видел.
– Какой ужас! – воскликнула поражённая Клава. Она приподнялась и села.
– А почему вы его зовете Макаронкой?
– Ему в драке отрезали часть уха.
Клепиков замолчал. Смотрел куда-то вдаль своими серыми глазами. Простое ширококостное лицо было невыразительным. Клава смотрела на него какими-то другими глазами, словно взвешивая его слова.
– Слава, ты пьёшь? – спросила тихо она.
– А что я святой. Как все. На работе не пью, – Клепиков почему-то смутился её вопроса и опустил глаза.
– В нашей жизни без этого нельзя, – сказал, подмигивая Клепикову, Голованов, – жизнь будет не интересной.
– Разве в водке счастье? – не унималась Клава.
Мы промолчали. Я смотрел, как прыгает с ветки на ветку бурундук. Здесь их много. Очень любопытный зверёк. Когда его застанешь врасплох,