Лестина никогда не искала в своей беспорядочной, неравной сражениями жизни, имеющей лишь вид выживания, борьбы и вид бесцельного, в общем-то, существования, миг для того, чтобы о чем-либо задуматься. У нее никогда не было возможности поразмышлять о чем-то более далеком, чем о том, что имеет прямое отношение к практике. Охотнице приходилось завсегда быть для этого мира кем-то достаточно сильным, чтобы не погибнуть, а погубить. Такова суровая и жестокая ее реальность при ее происхождении – останови их, – не страхом, так уважением к себе, – или они раздавят и втопчут тебя в почву без следа. Выбирать не приходилось по миллиону разных причин, назвать которые без исключений можно и одним кратким предложением печатного слога… Но это только до тогда, до когда Лестина не оставляла свой прообраз безлико Лезертону, не становясь на данный ему момент ни угрозой, ни союзником, и не шла сюда, к Реке, где всегда царил священный покой. Теперь, сидя у этой воды, охотница позволила себе немного погадать о том, кто она есть. Она ведь и сама привыкла уже к сторонним, свыкнувшись с мыслью о том, что она по своей натуре полукровка и этого у нее уже не отнять. В этом объединении разных родов, конечно же, были и свои преимущества, но только в последнее время эта ее «особенность» сильнее обычного обострилась, не просто присуждая вампирше какую-то иную природной энергетику, которую немедля уловили другие члены охотничьей элиты, но ставя я-«физическое» самой девушки под удар: ей вновь пришлось идти сюда только для того, чтобы исцелиться…
Да, люди, по сути, отняли у вампиров их естественное оружие, заставив охотиться кинжалами. Но было и то, чего они забрать просто не могли: скорость, неуязвимость, категоричное отношение самого их существа к прямому солнечному свету… Лесли не была такой; страшная тайна избавила ее от всего этого когда-то, вынудив жить в отдалении, скрываясь от дневного Лезертона, ходить