Магия желаний. Кейт Харди

обществе, он услышал разговор Табиты со старшей сестрой.

      – Тебе не кажется, Табс, что не надо заставлять бедняжку так страдать?

      Куина затрясло от этого снисходительного тона. Да как она смеет называть его «бедняжкой»?

      А Пенелопа продолжала:

      – Ты привела его домой и поставила родителей в неловкое положение. Они недоумевали: неужели у тебя с ним серьезно. Ну, он, конечно, милый, и смотрит на тебя с щенячьей преданностью, но… он не один из нас. И ты прекрасно знаешь, что долго этого не вынесешь.

      – Не говори ерунды, Пен.

      Куин не стал больше слушать и ушел. Ладно, он не подходит семье Табиты, но он был уверен, что Табита его любила. Она же не согласилась с сестрой.

      Как он ошибался! Надо было задержаться и услышать дальнейший разговор. Тогда он скорее разорвал бы отношения с Табитой и избежал бы сердечной боли.

      – Куин? – окликнула его Карисса.

      Он взял себя в руки.

      – Простите. Я задумался. – И сменил тему: – Вон там продают рождественские панини.

      – Плачу я, – заявила она, – раз уж вытащила вас сюда.

      – Думаю, что могу себе позволить купить вам панини.

      Карисса, словно почувствовав его неловкость, улыбнулась ему:

      – Тогда мне с клюквой, сыром бри и беконом.

      Себе он купил более традиционный, с индейкой.

      Еще немного потолкавшись среди публики Ковент-Гардена, они вернулись на Лестер-сквер, где сели в метро до Гайд-парка.

      – Итак, доказательство номер один. Что скажете? – спросила Карисса, когда они возвращались на свою улицу.

      – Вы меня не убедили, – сказал он. – Это не магия Рождества. Это – магия вымогательства. Деньги, деньги, деньги.

      – Не думайте, что я сдаюсь, – предупредила она. – Я намерена научить вас поверить в магию Рождества. И не отступлюсь. Вы хоть и отрицаете это, но на самом деле не равнодушны к Рождеству. Вы просто не хотите показать, что у вас нежная душа.

      – Ничего подобного. – Он ни за что не скажет ей подлинную причину своей нелюбви к Рождеству. Он не хочет, чтобы его жалели. Он больше не маленький, никому не нужный мальчик. Он не желает, чтобы прошлое довлело над ним.