В 1932 году вновь разразился голод. Нас кормили один раз в день и очень плохо. Я принял решение все бросить, вернулся домой и пошел работать плотником в колхоз. Плотницкая мастерская Чибин Шабана находилась в углу табачного сарая. На обед нам давали по одному черепку кукурузной баланды. Половину порции я ел сам, а вторую оставлял для семьи. В ту пору она состояла из девяти человек: отец, мать, мои братья и сестры: Джемиль, Наджие, Сабрие, Лиля, Гульнар, Шевкет и я. Вместе со мной работало четыре человека. В один пятилитровый чайник наливали четыре черпака баланды. Ели все с одной большой чашки, которая стояла на къоне[66]. Нас очень выручала корова, которая давала по 13–17 литров молока, но она внезапно сдохла. Ветеринар сказал, что из-за сибирской язвы, и запретил нам есть ее мясо. Вторую корову, яловую, мы вынуждены были зарезать.
Нас немного выручало то, что нашими соседями были два немца – Ганс и Эрнест. Они держали две коровы, которые давали по 45 литров молока. Они делали голландский сыр, который все называли кашкавал, а вот сыворотку, довольно жирную, с кусочками сыра они отдавали нам. В эту сыворотку мы бросали муку и кипятили. Получалась жирная баланда. Это нас поддерживало, но голод не тетка!
Однажды отец сказал нам с Джемилем, чтобы мы пошли по селам Джалман, Кильбурун, Мамут-Султан[67] и обменяли на муку или кукурузу мой новый костюм и севастопольский джемпер. Было жалко, но мы пошли по этим деревням. Заходили почти в каждый двор, но никто не хотел дать нам даже одного кочана кукурузы. Голод был везде.
Помню, однажды я пришел в мастерскую раньше, чем Шабан Чибин. В конюшне лежал мертвый лошонок – выкидыш. Сказал об этом мастеру. Он попросил меня никому ничего не говорить. Завернул лошонка в мешок и унес домой. Там его обработали, сварили, и тетя Гафре пригласила нас поесть мясо.
Однажды отец велел мне сходить к тете Пемпе в Тав-Даир. Она дала нам одну корзинку картошки, муку, кукурузу.
Мы работали с Джемилем в саду за речкой, как вдруг начался сильный дождь, который вызвал наводнение. Идти домой было невозможно, тогда мы с Джемилем пошли по полям в сторону Буры[68]. На полях лежало много картошки, смытой дождевой водой. Мы набрали ее за пазуху. Когда добрались домой и сварили ее, я так объелся и после этого несколько лет не мог смотреть на картошку.
Каждый раз, бывая в Симферополе, я смотрю на здание на углу улиц Пушкинской и Карла Маркса. В 30-х годах здесь находился Торгсин[69]. Это был магазин, на прилавках которого было все! Лучшая одежда, самые вкусные продукты, но все эти товары отпускались только за золото. Побывала там и наша семья. Мама сдала старинные фамильные ценности: дорогие браслеты, золотые цепочки, кольца, украшенный дорогими камнями пояс, старинные золотые дукаты, которые хранились в семье, вероятно, еще со времен Крымского ханства. Взамен всего этого богатства мы купили различные продукты. Впрочем, и их хватило не надолго, и тогда мама