Курт-Сеит узнал, что ребенка назвали Нур-Сеитом, что родился он в ночь с 1 на 2 января 1916 года. Ему уже шел третий месяц. Как вы уже поняли, этим мальчиком был автор этих строк.
Вечером Сеит-Халил сделал дува[46] в честь приезда сына.
Поздравить отца с приездом пришли родные, родственники, друзья и товарищи. Были двоюродный брат Сеит-Нафе, сестры Фатьма и Шерфзаде с дочерьми Пемпе, Шасне, сыновьями Аббибуллой, Мемедли. Из Кипчака пришли Сеит-Вели и др.
Когда Курт-Сеит вернулся домой, было уже начало весны, погода была теплая, начались весенние работы. Так как в Тав-Даире пахотной земли было мало, сельчанам приходилось работать по найму у соседского помещика. Мой отец работал у одного тобенкойского землевладельца до 1922 года. После прихода Советов в Крым помещик раздал свое имущество и, забрав свое золото, уехал за границу. Отцу досталась одна корова, телка, три лошади, два вола, сорок барашек и большая мажара – арба с двухъярусными биндюгами. Впрочем, зимой 1922 года телку и 34 барана украли из кошары в саду. Лошадей, волов и мажару забрали большевики.
Начался сильный голод 1921–1922 годов. Мне помнится, как приходили к нам с обыском. Забирали все, что можно было съесть: пшеницу, картошку, фасоль, кукурузу… Возле наших ворот лежали два трупа, никто их не хоронил. Люди умирали от голода. Я сам это видел.
Рядом с нами жил Сеит-Нафе Челеби – двоюродный брат отца. Его жена Зилейха одно время готовила обеды – баланду из крупы, которая поступала из Америки как гуманитарная помощь голодающим. И сейчас перед моими глазами стоит Зилейха енге (она из деревни Огуз оглу около Ах-Шейха) с черпаком в руке и сигаретой в зубах возле дымящего черного котла. Она же раздавала спички и сахарин. Спасибо Америке, в тот год она спасла жизнь многим голодающим.
Помню, как отец однажды сказал матери, что завтра в Тав-Даир приедут большевики и опять что-нибудь заберут. Он вынул из тайника спрятанную половинку хлеба, поделил на троих, и мы, запивая водой, его съели. Отец и мать заложили окна соломенными подушками и легли спать.
Когда я проснулся и вышел во двор, то увидел там много солдат. Горел костер, на котором висел большой черный казан, где варились индюки моего деда. Я видел, как солдат саблей отсек индюку голову и стал его потрошить. Через день они уехали, но за ними пришли другие – продразверстка и вновь забирали все продукты. Это было в начале 1922 года.
Мне было пять лет. Я вышел