– Ну а тебя почто по всей округе носит? – обратился к Игорю Григорий, сев на освободившийся табурет. – Говорю ведь – жди здесь, а его опять и след простыл.
Тот промолчал, так как ответить было нечего.
Григорий тем временем взял бутылку, налил себе полный стакан, выпил не торопясь, ни разу не покривившись, коротко посмотрел на лимон, но брать не стал.
– И чего тебя сюда занесло? Случай вроде не запущенный. Хотя, может тебе это и надо, – сказал Игорю, ставя пустой стакан на стол. И после небольшой паузы добавил:
– Ладно. Пойдём, пока ты опять никуда не пропал.
Игорь уже и не верил, что это произойдёт, но на этот раз они вместе с Григорием дошли до конца деревни. Смущало только, что никакой техники Григорий не нашёл, а вдвоём им машину не вытащить. Однако слишком уверенно Григорий шагал вперёд, чтобы у него могли возникнуть хоть какие-нибудь сомнения.
Вот они дошли до того места, где след от колёс внедорожника упирался в снежную бровку, и где, казалось, давным-давно он стоял в раздумье – стоит ли ему идти дальше. Всё так же над головой висела всё та же луна. И тут он увидел, что сбоку от дороги стоит старая церковь. Сама тёмная, она высилась в темноте полуразрушенной глыбой, упираясь скособоченным куполом без креста в низкие вязкие облака, сыплющие снегом.
Игорь замер. Ему вспомнился почему-то гоголевский Вий, про которого, он, конечно же, никогда не читал, но зато в глубоком детстве, на закате перестройки, видел старый одноимённый советский фильм. Они тогда возвращались после киношного сеанса из сельского клуба – стайка пацанов, а ночи под Воронежем летом еще чернее, чем северные зимние, шугаясь каждого шороха и всю дорогу замирая сердечком от страха. Бесхитростный по их меркам фильм с незнакомыми им, уже вкусившим прелести видюшного голливудского кинопрома, актёрами, зацепил их за самое нутро. Но дело даже не в этом. Именно тогда Игорёк задался неразрешимым для его детского мозга вопросом – откуда в церкви, святом, он не помнил откуда, но всегда знал об этом, месте взялась разнообразная нечисть во главе с панночкой. И вот только сейчас, спустя двадцать лет, до него, при виде этой мрачной, заброшенной, стоящей так вдалеке от жилых изб церкви, до него дошло – а где же ещё нечисти обитать, как не в таком месте?
Рушили церкви по всей России в двадцатые, плавно, хоть и небезболезненно для народа, перетекшие в тридцатые. Но случился промежуток в истории страны, когда воинствующий большевизм уступил место здравому прагматизму. И вновь стали открывать заколоченные и приспособленные под склады и амбары храмы. Перестали гнобить священников. Потянулись к ним прихожане. Но не долгой была передышка. После смерти диктатора вновь застучали молотки забивающие гвозди в доски, крест накрест закрывающие окна церквей. А батюшек хоть и перестали ставить по революционному – к стенке, но зато совратили многих, подмяв под органы безопасности, да и вообще опаскудили этим на многие годы в сознании масс саму идею служительства. Вот и стоят до сих