политические убеждения Кима развивались очень быстро. Это было не столько изменение взглядов, сколько более глубокие знания и еще больший интерес к марксизму. Говорят, в то время я называл его коммунистом
4, и, вероятно, так и было, из-за отсутствия более подходящего прозвища, хотя я точно не уверен, что именно в возрасте двадцати лет я подразумевал под термином «коммунист». Если это означало того, кто рабски принимал навязываемый партией политический курс или его внезапное изменение, тогда это к Киму вряд ли относится. Я всегда считал его человеком самого независимого нрава, которого когда-либо встречал. Беседуя с ним, я понял, что большинство моих взглядов являются, по сути, общепризнанными; свои же Ким, казалось, сформировал для себя сам. Но в то время он, должно быть, видел в Марксе «золотой ключ» к толкованию истории и политико-экономической борьбы. Он восхищался Лениным как выдающимся революционером-практиком, который одновременно подал все это в письменном виде. Но мне не показалось, что Ким так уж сильно интересовался Россией. Коммунистическая партия Германии, которая могла набрать несколько миллионов голосов на всеобщих выборах, представляла для него куда большую заботу. Немецкие коммунисты оказались не способны предотвратить выход Гитлера на политическую сцену и теперь отошли на задний план. Возможно, это помогло отвлечь Кима, всегда верящего в реальную власть, от международного коммунизма и заставить повернуться лицом к Советскому Союзу как главной движущей силе сопротивления фашизму.
Наши три недели в Берлине весьма отличались от предыдущих совместных поездок за границу. Каждый из нас взял с собой кое-какую работу и ежедневно тратил на нее добрую часть суток. Иногда мы вместе выходили в город, но зачастую бродили в одиночку. Однажды Ким наткнулся на знакомого из Кембриджа, Джона Мидгли, которого после этого мы встретили еще несколько раз. Помнится, он был с нами, когда мы посещали политический митинг, упоминаемый в парочке книг или статей о Киме Филби. Так, видя нацистское приветствие, Ким выражал героическое несогласие поднимать руку в ответ. Это верно: мы не отвечали на подобные приветствия; но подобный героизм был ни к чему, поскольку те, кто нас окружал, понимали, что либо мы иностранцы, либо просто не хотим поднимать шум. В то же время мы совершенно осознанно избегали нацистских приветствий и выкриков «Хайль Гитлер!».
Но вернемся к вопросу, о котором я упоминал в начале этой главы. Связаны ли были эти три поездки с какими-нибудь прямыми или косвенными контактами между Кимом и советской разведывательной службой? Или привлек ли он к себе внимание советской разведки? Я, естественно, не могу утверждать по поводу тех путешествий в Европу, когда не был в его компании. Например, непосредственно до и после поездки 1932 года или во время его берлинской поездки. То же самое касается и многих случаев в нашей совместной поездке в Берлин в 1933 году, когда в силу ряда обстоятельств мы не всегда были вместе. Но во время нашего совместного пребывания не произошло ничего
