Паганини оказался жертвой хитрости и сутяжничества недоброжелателей, которые постарались сделать так, чтобы дурная слава маэстро затмила его несравненную одаренность и светлые стороны натуры великого музыканта.
Посмертное завещание Никколо Паганини заканчивалось так: «Запрещаю пышные похороны. Не желаю, чтобы артисты исполняли реквием по мне. Пусть будет исполнено сто месс. Отдаю мою душу великой милости моего Творца». Написавший эти строки, разумеется, не мог быть еретиком, и уж тем более неверующим человеком.
Как он мог в 1827 году удостоиться ордена Золотой шпоры – второй по значимости награды Ватикана, которую выдает только сам Папа Римский и только за «значительный вклад в дело распространения католической веры и иные деяния во славу святой Церкви», а после быть кинутым в пропасть отверженности?
Она снова прослезилась и спросила:
– Почему же все-таки епископ сказал, что Паганини оказался принять святое причастие перед смертью?
Он с болью прикрыл глаза:
– Перед самой внезапной кончиной приступ кашля чахотки вдруг скрутил Никколо. Он поднял было руку, чтобы осенить себя крестом и… не успел. Не хватило какого-то мига. Рука, что сорок лет, послушная гению, вдыхала человеческую душу в кусок безжизненного полированного дерева, та, что сделала миллионы и миллионы могучих взмахов, приподнялась и плетью упала вниз…
Она, тронутая романтичным рассказом, уже навзрыд заплакала и сквозь слезы предложила:
– Что я могу сделать для тебя?
Он, смутившись, попросил:
– Мне нужны деньги для сопровождения праха. А скрипкой сейчас много не заработаешь…
И, вздохнув, посмотрел на обрубок мизинца:
– Да и я – не Паганини.
Она поцеловала его искалеченную левую кисть и прижала ее к лицу:
– Ты прекрасно освоил технику игры правой рукой.
Он отмахнулся.
Она еще раз прикоснулась губами к его руке:
– Почему ты не хочешь рассказать мне, как случилось, что ты потерял мизинец? Любовь моя!
Глаза Альфонсо внезапно сделались жесткими:
– Когда-нибудь ты узнаешь об этом.
Елизавета Тимофеевна настаивала:
– Поведай мне сейчас!
Он немного смягчился:
– Это было наказание.
Она охнула и прикрыла ротик ручкой в белоснежной перчатке до локтя.
Когда она прижалась к нему, он горько усмехнулся:
– Скорее это было не наказание, а предупреждение.
Глаза Елизаветы Тимофеевны расширились, и она еще плотнее прижалась к нему:
– А какое может быть наказание?
Альфонсо очень тихо на самое ее ушко сказал:
– Смерть.
Елизавета Тимофеевна в ответ с любовью прошептала на ухо ему:
– Я дам тебе столько денег, сколько пожелаешь.
Он страстно поцеловал ее в губы.
Елизавета Тимофеевна улыбнулась, но затем стала серьезной:
– Мой