и, честно сказать, Бенедикт всерьёз надеется, что так оно когда-то и произойдёт: останется белый народ, к которому не будет прилипать такая грязь, как белый мусульманин или белый жид, но даже белый француз или белый англичанин не смогут входить в это идеальное для Бенедикта общество. А если вспомнить Маршала? Маршал нисколько не думает о самоубийстве. Хотя Маршал вообще, если честно, мало задумывается о будущем – Маршал чётко считает, что пока сам держится на плаву, то и всё в порядке. Маршал думает только о себе, но и много чего не учитывает. Маршал не терпит над собой никаких хозяев, хотя помнит, что добивался всего с помощью разных людей, но признаёт в своём пути к успеху лишь то, что он сам, один – мастер судьбы и некий апофеоз развития негра. А что тогда насчёт Фрэнсиса?.. Однако кажется, что Фрэнсис думает, будто он, этот Фрэнсис, что ли, бессмертный. Поэтому ему, Фрэнсису, не особо страшно – хотя бывают дни, когда Фрэнсис не может отойти от ужаса, который ощущает всем своим существом. Тем не менее, Фрэнсис – человек, который никогда не унывает, а если и начинает унывать, то придаёт этому какое-то оптимистическое значение – не думает об этом по-философски, а, скорей, как то, о чём лучше не стоит задумываться, ведь так можно и исчахнуть. Фрэнсис боится г
оря – поэтому, когда начинает чувствовать что-то подобное, просто переключается на веселье, и даже если у Фрэнсиса не получается этого веселья, то он, Фрэнсис, будет стараться улыбаться до последнего, ведь знает, что всякое несчастье стоит мало – а вот счастливый человек, стоит больших денег. Хотя это мнение лишь Фрэнсиса – и некоторых, кто за ним так отчаянно идёт.
– Не узнают, – отрезает Бенедикт. – Никто не поверит в эту историю, сэр, – говорит Бенедикт и перекрещивается. Бенедикт до последнего надеется, что никто особо не узнает ни о Давиде, ни, тем более, о девушках Давида: хорошо, если их можно будет продать, этих девушек – если нельзя, то можно просто и убить их. Однако Давида надо убрать в любом случае, ведь он уже изрядно намозолил глаза и Бенедикту, и уж тем более людям, которые за Бенедиктом стоят. Бенедикт отчётливо переживает лишь о том, что в следующую неделю получит меньше денег из-за всё ещё живого Давида со своих партнёров, как Бенедикт называет хозяев своих – Бенедикт переживает, что получит меньше денег, чем должно получать такому, каким он является, конечно же, и то только в своих глазах.
– Хорошо бы… Мне не нужно, чтобы кто-то стал даже вникать в это – это создаёт для нас множество проблем, – говорит с нервинкой Гарисон. Нервинка заключается в том, что Гарисону приходится часто перед кем-то изрядно объясняться за процесс ведения дела и его, этого дела, проблемы – вероятно, он, Гарисон, не всегда может выиграть в освещении своей точки зрения так, что его мнение, то есть мнение Гарисона, сможет ясно показаться выигрышным в глазах его хозяев – такое чувство, что Гарисон постоянно терпит убытки, потому что не может доказать свою точку зрения перед своими хозяевами, которые становятся всё сильней
