С известностью не шутят, ее несут как награду или крест, смотря по человеку…
Но и сейчас, летом, на склоне дня, артистическое кафе не пустовало. Свободные столики оставались лишь в середине зала, места возле окон, оркестра, укромные уголки за выступами и колоннами были полны особенной, присущей лишь этому заведению, узнаваемой в лицо публикой, и на эти лица хотелось смотреть и смотреть.
Известность – не шутка.
Близился вечер.
В зал то и дело входили пары и одиночки, окликали и подсаживались к знакомым, или пробирались в середину зала, чтобы занять столик для тех, кто явится позднее, но придет непременно. Все здесь были знакомы-полузнакомы друг с другом, все продолжали открытую, ни на мгновение не прерывающуюся, нервную богемную жизнь, полную скрытого труда и показного безделья.
Виктор Селезнев, ведущий артист труппы "Белая звезда", задумчиво смотрел на посетителей.
Он сидел за столиком близ музыкантов и ждал друзей. По обыкновению, на него поглядывали женщины, и он, тоже по обыкновению, вел с ними сладкую любовь взглядов, мгновенных либо долгих ударов затаенных, или откровенных, даже насмешливых, глаз.
Темноволосый, с острой косичкой на затылке, с почти сросшимися бровями, он был одет в черную рубашку и черные брюки, на шее пестрел красный платок, концы которого падали на грудь, приоткрытую до темнокудрявости, до пуговицы пристойности…
Подойти должны были двое: Вениамин Травкин, главреж "Белой звезды", и Толик, старый друг их обоих по училищу. На последнего возлагались два ответственных поручения.
Для нового сезона в театре ставилась современная пьеса-комедия из времен императрицы Екатерины Второй. Пьеса, разумеется, шумно-музыкальная, многолюдная, костюмная и, разумеется же, безумно дорогая для труппы полунищих актеров. Венька, главный режиссер, был также беден, но отличался везучестью, словно поплавок на воде. Ему случалось в последнюю минуту вывертываться из таких гробовых обстоятельств, когда никто уже ни на что не надеялся.
На это полагались и теперь.
Роль фаворита царицы, светлейшего князя Потемкина, Виктор, ведущий актер-любовник, рассчитывал, конечно же, взять себе. Ему казалось, что в присутствии Толика Веньке невозможно будет отказать в великой просьбе.
В этом состояла первая комиссия Толика.
Тому мешали отношения Виктора с первой звездой театра Натальей Румянцевой. Штормовая страсть между ними, стоившая ему развода с женой, улеглась еще зимой, к облегчению обоих, тем не менее, уже не любовники, но еще не друзья, они продолжали ревниво и подозрительно следить друг за другом почти с супружеской ревностью.
В последнее время стали замечать сближение Натальи с Травкиным. Соперничество таилось в обоих мужчинах, как огонь в зажигалке.
Были и другие причины. Театр! Все открыто, все больно!
…А, во-вторых, очередь платить по счетам была сегодня за Толиком, так как на прошлой неделе за него платил Виктор.
Ему уже принесли салат из огурцов и помидоров и графинчик с водкой, похожий на химическую колбу с золоченым ободком, но на всякий случай он ничего не трогал.
Первым появился Толик.
Он был не один. С ним была подруга, молодая девушка, по виду, цыганка – тонкая, смуглая, одетая в пеструю юбку из мелькающих лоскутов и странный наряд из цепочек, которые ниспадали от шеи к талии блестящей ниагарой, и сквозь которые едва просвечивал красно-синий шелк по-индийски короткой блузки.
Волосы ее струились по спине черными прядями.
Все повернули головы, пока эти двое шли к Виктору. Сам Толик, плотный лысеющий блондин, был полной противоположностью своей даме.
Виктор поднялся.
– Знакомься, – представил его Толик. – Виктор, мой друг, драматический артист.
– Очень рад, – наклонил голову Виктор.
Толик обнял за плечи девушку.
– А это Зора, самая юная артистка театра "Ромэн".
– Я счастлива, – она подставила щеку, и Виктор коснулся губами свежей кожи близ угольной родинки.
– Что будешь пить, Зора?– спросил Толик, когда все уселись.
– Ничего спиртного, – звучно произнесла она. – Апельсиновый сок со льдом.
– Почему? – улыбнулся Виктор. – Барон не позволяет?
– Может быть, – засмеялась она ярким ртом.
Официант принес сок. Мужчины выпили водки. Виктор смотрел на Зору. За этим столом он более подходил ей по внешности, чем ее невзрачный кавалер, и он слегка красовался перед нею.
Когда-то гордый и надменный,
Теперь с цыганкой я в раю.
И вот прошу ее смиренно,
Спляши, цыганка, жизнь мою.
– прочитал