Так что мы благополучно добираемся до приемной, где на нас начинает пялиться тать Асенька. На меня – со злобой, на смазливца – чуть не с материнской любовью.
– Ну все, я пошла, – объявляю бодро и поворачиваюсь, чтобы смыться.
Ну да, фиг вам…
– В мой кабинет, Вересаева! Отрабатывать будешь, – чеканит шеф и тычком пониже спины направляет меня вперед.
– Дмитрий Федорович! Что-то случилось? Давайте я вам помогу, – верещит ночная тать. Бросается нам наперерез и замирает, ошалело уставившись на Димины брюки в районе ширинки, мокрые и термоядерно вздыбленные.
– Ася, рот захлопнула и пошла на свое рабочее место, – по-прежнему спокойно велит смазливец.
Секретарша замирает столбиком, начинает переводить взгляд с меня на Диму и обратно: туда-сюда, туда-сюда, как маятник в напольных часах. В голубых, навыкате глазах появляется жгучая смесь ревности и обиды вперемешку с бешенством.
Да-а, смазливец, ты попал – тать тебе еще покажет, кто в ночи хозяин.
Между тем Ланской Дмитрий Федорович открывает дверь в свой кабинет и поворачивается ко мне.
– Заходи, Вересаева. Добро пожаловать в ад.
9
Дмитрий Федорович Ланской
– Заходи, Вересаева. Добро пожаловать в ад, – рычу.
Реально, в эту минуту готов устроить этой белобрысой бандитке преисподнюю вместе с чистилищем – выставила меня идиотом перед всем офисом.
Представляю, какие уже разговоры пошли – что у меня встало на эту… кобылу.
Рявкаю на застывшую столбом секретаршу:
– Ася, меня ни с кем не соединять! Никого ко мне не пускать!
«Вересаевой мозги лечить буду», – добавляю про себя.
Захлопываю дверь перед обиженно выпяченными секретарскими губами и сиськами. Поворачиваюсь и не спеша подхожу к стоящей у моего стола стерве.
Стоит, руки на груди сложила и носком мужицкого ботинка по полу нетерпеливо постукивает – мол, говори, чего звал?
Смотрю ей в глаза и начинаю раздеваться. Расстегиваю ремень на брюках. Вытаскиваю его из шлевок и отбрасываю на кресло. Железный стояк, появившийся непонятно откуда и не думает отпускать.
Куда там! Под заинтересованным взглядом этой Амали он, кажется, только крепнет, окончательно меня выбешивая.
Оставив штаны в покое, делаю к ней еще шаг. Нависаю, пытаюсь подавить своим ростом и свирепой мордой. Это всегда срабатывает. Любая, самая дерзкая цыпочка в таких случаях начинает смущаться: бледнеть-краснеть, отводить глазки и кусать губки.
Любая, но не эта. Бандитка смотрит и, кажется, про себя ржет. Точно, в светло-зеленых глазах черти прыгают.
Да над ней и не нависнешь особо – роста в этой кобылице не меньше метра восьмидесяти, а то и больше. Плечи, как у борца – стоит, расправила их, и ни грамма страха на лице.
Наглая. Невоспитанная. Необразованная. Здоровая, как мужик. Курит, ругается через слово.