Что в жизни Луво есть такого, что имело бы хоть какой-то смысл? Закат на Кару переходит в рассвет в Кейптауне. Случившееся четыре года назад вдруг оживает заново нынче ночью. Опыт старухи двадцать минут перетекал в подростка. И соглядатай памяти становится ее хранителем.
Луво встает. Перво-наперво собирает, бросая в рюкзачок, картриджи, которыми увешана стена. Сорок, пятьдесят картриджей, еще, еще… Покончив с этим, идет к лестнице, но останавливается, оглядывается. Небольшая комната, чистенький ковер, вымытое окно. Кровать застлана покрывалом, на котором переплелись тысячи роз. Вернувшись, Луво снимает со стены фотографию Гарольда, где тот выходит из моря, сует себе под рубашку. А картридж с номером 4510 кладет в центр покрывала, где кто-нибудь обязательно на него наткнется.
Потом опять стоит на лестничной площадке, собирается с духом. Из гостиной, от Роджера, исходит запах крови и пороха. Запах куда более страшный и тошнотный, чем Луво ожидал.
Луво уже собрался было спускаться, но тут раздается лязг защитной решетки и щелкает ключ в замке парадной двери.
Часы
Наверное, меньше всего на свете Феко ожидал увидеть в гостиной у подножия лестницы (она у Альмы вся из нержавеющей стали, так и сверкает) мужчину, лежащего вниз лицом в луже крови.
Темба опять спит, жарким весом навалившись отцу на спину. Феко даже запыхался и вспотел, поднимаясь с сыном на закорках от дороги к дому. Сперва он видит труп, потом кровь, но и после этого лишь через несколько секунд ему удается вместить это в сознание. Из дверей веранды на пол падают параллелограммы утреннего света.
Пройдя чуть дальше по коридору, Феко находит Альму, которая за кухонным столом сосредоточенно перелистывает журнал. Сидит босая.
Вопросы набегают так быстро, что не успеваешь с ними разобраться. Как этот человек вошел? А убит он как? Выстрелом? Его что – сама миссис Альма застрелила? А где оружие? Феко чувствует, как тепло, исходящее от сына, греет спину. Внезапно его охватывает желание, чтобы все куда-нибудь исчезло. Чтобы куда-нибудь исчез весь этот мир.
Надо бежать, думает он. Тут торчать мне нельзя. Вместо этого он, перешагнув через кровь, вносит сына в дом, потом заходит с ним к Альме на кухню. Не останавливаясь, через дверь черного хода идет дальше в сад, там усаживает мальчика в шезлонг, возвращается, берет с изножья бабкиной кровати махровое покрывало и заворачивает сына в него. Потом опять в дом, пройтись по склянкам с таблетками. Аннотации не прочесть, мешает дрожь в руках. В результате останавливается на двух типах антибиотиков, склянки с которыми самые полные. Таблетки и того и другого крошит вместе в столовой ложке с медом. Уставясь в журнал, Альма продолжает переворачивать страницы: одну, другую, третью,