– Аполлинарий Федорович у себя в мастерской?
– Я не заходила туда. Думаю, что в мастерской. Где же ему еще быть?
Даниил быстро двинулся вдоль залитого солнцем фасада, завернул за угол. Под навесным козырьком в торце дома спряталась еще одна дверь – узкая, покрытая разноцветными кляксами. Гирс коротко постучал, вошел:
– Аполлинарий Федорович! Доброе утро.
В мастерской было тихо, прохладно. Вдоль стен стояли холсты, повернутые изображением внутрь. Холсты были повсюду, один, без рамы, был даже расстелен на полу. На огромном столе в банках, ведерках, коробках жили кисти, много десятков кистей всех фасонов и размеров. В грубо сколоченном деревянном ящике навалом лежали блестящие мастихины, поверх них была брошена измятая, порванная, заляпанная красками простынь. Даниил обошел нижнюю часть мастерской, поднялся на второй этаж. Там, посреди небольшой комнаты, возвышался огромный мольберт с полутораметровым холстом. Перед мольбертом, на широком старом столе была собрана странная композиция. В самом центре стояла большая лошадь-качалка, светло-серая с блекло-красными яблоками на спине и боках. Ее большие, тщательно нарисованные живые глаза прямо и осмысленно глядели на оцепеневшего Гирса. Длинный хвост, сделанный из грубых льняных ниток, чуть покачивался на сквозняке – окно было открыто. В голову лошади были врезаны кольца для уздечки, но они были пусты. Рядом лежало несколько детских кубиков с полустертыми буквами, спутанная скакалка, красно-синий мяч с белой полосой посередине, побитая жизнью старая фарфоровая кукла и ключ. Этот старинный, покрытый ржавчиной огромный ключ красовался на самом краю стола, завершая сложную композицию, перетягивая на себя внимание. Даниил подошел к мольберту – на холсте карандашными линиями была намечена лошадь, кукла, рассыпавшиеся кубики, ключ, быстрым легким росчерком обозначена скакалка. Первые масляные слои мазков сделали будущую картину объемной и живой – глаза у лошади светились, мяч готов был скатиться со стола, кукла слегка зарумянилась…. Все вместе это смотрелось умиротворенно и щемяще тоскливо. Впрочем, в глаза бросилась две странные мелочи – деревянная лошадь на столе стояла мордой к окну, а на картине наоборот. Кроме того, у нарисованной лошадки уздечка была на месте – красный шнур с золотыми кистями опускался от головы почти до самых копыт. Гирс сделал еще шаг, обошел мольберт, на изнанке холста прочел «„Ключ в детство“ моя последняя работа. Аполлинарий К.».
Внизу раздался стук. Даниил поспешно сбежал с лестницы. Но в мастерскую вошел не Аполлинарий! Его сестра Илона, локтем прикрыв за собой дверь, ладила на тумбу большой поднос, накрытый кухонным полотенцем. Увидев Гирса, она улыбнулась:
– Ааа! Даниил Владимирович! Вы тоже ранняя пташка? Зовите Аполлошу, хватит работать! Позавтракайте!
– Аполлинария здесь нет.
– Как нет? – казалось, Илона не поверила гостю. Повысив голос, она крикнула наверх. – Аполлоша!