– Какие у нее были обязанности?
– Все, что не касалось лечебного процесса, она считала своими обязанностями.
– Поясните.
– Это очень просто. Она мыла палаты, коридоры, следила за чистотой двора, столовой. Хотя, в принципе, другим санитаркам и в голову бы не пришло взяться за работу, не закрепленную за ними официально. Понимаете?
– В общих чертах.
– Баба Зина просто жила тут. Просто «ходила за больными»… это ее собственное выражение. Мыла, убирала, кормила, проветривала палаты, читала им журналы, пришивала оторванные пуговицы…. Словом, она просто делала все то, что делала бы, будь у нее самой дома больной родственник. Теперь понимаете?
– Думаю, да. – Даниил задумчиво оглядел стол. Осторожно развернул к себе лицом хрупкую фарфоровую фигурку мальчика с корзиной ландышей в правой руке. – Пациенты любили ее. А как же коллеги?
– И коллеги. Некоторые пользовались ее добротой и безотказностью. Часто просили подменить их смену по любому поводу, да и без повода, как я подозреваю.
– Что же баба Зина? Подменяла?
– Да. – Доктор снял пенсне, положил его в нагрудный карман. – Мне иногда даже казалось, что ей все равно. Что ей совершенно нечего делать дома.
– Вы бывали у нее в гостях?
– Нет. Никогда. Хотя знаю, что она живет в маленькой квартире в старых домах Театральной площади.
– Точный адрес не знаете?
– Не знаю, но могу посмотреть в бумагах. – Развернулся к компьютеру Рудольф Петрович.
– Кто еще мог «посмотреть в бумагах»? – жестом остановил его полицейский.
– Простите?…
– Кто еще имеет доступ к информации такого рода?
– Не знаю. – Растерялся Мамонтов. – Думаю, кто угодно. Разве адрес – это секрет?
– Кто из персонала бывал у нее дома? – вопросом на вопрос ответил Гирс.
– Не могу сказать точно. Уж, наверное, кто-то бывал. Но баба Зина большую часть времени проводила в отделении. Она даже свои дни Рождения отмечала здесь, с коллегами и пациентами. На Новый год всегда оставалась со мной, на суточное дежурство.
– Вам тоже нечего делать дома? – без большого интереса спросил полицейский.
– Вроде того. – Усмехнулся Мамонтов. – С женой мы чужие люди. Сын учился в Москве, там и остался. Приезжает редко. Мое отделение – это моя жизнь. В этом кабинете я лечу, читаю, размышляю по ночам. Я рад, что вернулся в этот корпус, пусть даже ненадолго.
– Вернулись? В каком смысле?
– В самом прямом. Мы же переехали отсюда полтора месяца назад!
– Как переехали? – Даниил обвел взглядом низкий серый потолок, до половины занавешенное пеленкой квадратное окно, захламленный