– И че ты это всё время делал? – Дзен же являлся крайней эмоциональной противоположностью, поэтому на фоне Цыгана всегда смотрелся забавно.
– Да ничего. Вас ждал. Залипал на здания.
– А это откуда? – увидел я за спиной товарища незнакомую гитару.
– Это я у одного панка обменял на бутылку водки.
Мы все хором заржали от души. Никто не был удивлён суперспособности Цыгана вытворять всякий абсурд.
– Так, – оборвал свой демонстративный смех Дзен, – это что, получается, мы без водки остались?
– Нет. Я же панку всучил чужую бутылку. Там под той тачкой уже целый склад организовали.
Мы засмеялись пуще прежнего. Цыган же сохранял свой естественный отрешенный вид. Сколько не пыталось людей вывести на эмоции этого человека, ни у кого так и не получилось.
Мы собрались в обратный путь. Глуша из горла водку и закуривая одну за другой сигареты, парни обсуждали события насыщенного вечера. Конечно, не обошли стороной и мою выходку. Я не реагировал на провокации и колкости, потому что испытывал к этому инциденту безразличие. Мне необходимо было насилие, и я даже этого не скрывал.
В метро никого практически не было, кроме мигрантов, возвращающихся с работы. Цыгану пришлось начать бренчать на гитаре, чтобы отвлечь Дзена от шуток. Нарцисс обладал неплохим голосом, поэтому не мог упустить момента похвастаться талантом.
– Снова забыл прищепку с яичек снять, – прокомментировал его пение Фуджик.
– Да пошёл ты!
– Не прикидывайся певцом, у меня унитаз мелодичнее сливается.
– А ты… Ты… Ты вьетнамцем не прикидывайся! Таджик!
Мы перелезли через забор и оказались на платформе легендарной станции Петровско-Разумовская. Все приключения начинались с неё и заканчивались под мостом возле местного вокзала. Электричка подъехала, мы зашли в последний вагон. Контролёры обычно ночные рейсы оставляли в покое.
– Идите, я вас догоню, – кинул я пацанам и остался в тамбуре докурить сигарету.
Дзен с Цыганом, не оборачиваясь, пошли занять места. Фуджик задержался и остался со мной. Мы подружились ещё в самом раннем детстве, когда вместе пинали футбольный мяч во дворе. Поэтому он чётко определял, когда у меня в жизни происходит переполох. Я уставился на мелькающие огни за стеклом. Фуджику не нужно было видеть лица, чтобы просканировать моё нутро.
– Что случилось?
– Ничё.
Он выдержал паузу.
– Батя?
Мне и не требовалось отвечать, чтобы он всё сразу понял.
– Сколько уже бухает?
Я сплюнул, выдохнул дым и, нервно раскачиваясь, выдавил:
– Я не помню, чтобы он прерывался.
Товарищ глубже затянулся сигаретой и опустил глаза. Вся подноготная моей неблагополучной семьи ему была хорошо известна. Именно он приходил на выручку, когда в доме был невыносимый погром, позволял у него переночевать мне и моему младшему брату. Его то семейка была до невозможности тихая: отец с матерью пашут с утра до