Но Баринов все же спросил, почти мимоходом, не вдаваясь в подробности:
– Как, похоже?
– На что?
– Действие ЛСД на ваши сны.
– Ну, знаете ли, Павел Филиппович! Это уже слишком!
– Да-да, вы правы, Нина Васильевна, извините. Конечно же, ЛСД – типичная шизофрения…
Еще сутки она провела в лаборатории под присмотром медсестры из психоневрологического диспансера. Потом ее снова обследовала давешняя врач-невропатолог, сухо заявившая, что «ремиссионные явления имеют ярко выраженную клиническую картину». В переводе это означало, что все идет штатно, как положено по науке, и Нину тотчас же отпустили домой, вручив бюллетень до конца недели.
Она с удовольствием отдыхала, приводила в порядок запущенные домашние дела, а вечером ехала в лабораторию. Однако снов, как, впрочем, она и предполагала, не видела ни одного. Баринова это, похоже, беспокоило, хотя он старался не подавать вида. Нину не покидала мысль, переходящая в уверенность, что те сны надолго ее оставили.
…Так прошла неделя, началась другая.
Нина вышла из своей кабинки и задержала шаг.
Баринов сидел, задумавшись, за большим лабораторным столом над развернутыми лентами самописцев, видимо, сегодняшними, и ее не заметил. Нина с минуту понаблюдала за застывшим выражением его усталого лица, потом тихонько спросила:
– Павел Филиппович, вы когда в последний раз были в отпуске?
Он поднял голову, слабо улыбнулся и снял очки. Строгие и внимательные за стеклами, его глаза сделались близоруко-мягкими, по-детски наивными, почти беспомощными. Он сильно провел ладонью по лицу, как бы стирая признаки усталости и беспокойства.
– Ах, Нина Васильевна, Нина Васильевна! И вы туда же! Лиза каждый день пилит: «когда в отпуск?», «когда в отпуск?» Позавчера встретил приятеля, сто лет не виделись, и он ту же песню завел… Неужели и впрямь у меня вид такой отвратительный?
– Лето в самом разгаре, Павел Филиппович.
– Э-э, чепуха! Одно время очень даже популярна была песенка со словами: «Трудовые будни – праздники для нас!» Помните?.. С тех пор мы так и живем.
Нина оглянулась на лаборанток, занятых в другом конце комнаты, и, понизив голос, спросила:
– Что-то не ладится, Павел Филиппович?
Он не ответил, надел очки и встал. Глаза снова смотрели иронично, остро и только самую малость устало.
– Вы домой, Нина Васильевна? Я подвезу.
Она молча кивнула и отошла. Баринов неторопливо смотал в тугие рулоны голубоватые ленты самописцев, уложил в коробки.
В машине