– Да никуда! – с наигранной легкостью отзывается эсбэшник. – Родителей содержит. Дачу им покупала, дом в деревне постоянно каких-то трат требует. И у отца лечение восстановительное. Она дважды в год его в санаторий отправляет с матерью. Вот и все расходы. Сначала они, чтобы ее к жизни вернуть, все сбережения спустили, а теперь она вроде как долг им отдает.
Его беззаботный тон никак не вяжется с мельком прозвучавшей фразой.
– Что значит «к жизни вернуть»? – спрашиваю я, а у самого все холодеет внутри.
– Я же указал в досье, – откашливается Алексей Дмитриевич, – на нее было совершено нападение.
– Что за нападение? – я отказываюсь играть в эти его «вокруг да около», а он молчит. – Говори, дядь Леш.
– Похитили ее, Тим, – его голос меняется, наигранное веселье улетучивается. – И изнасиловали. Подруга заманила на блатхату, а там четыре подонка. Пять дней с ней творили, что хотели. Во всех смыслах этого слова. Девчонка была покалечена и физически, и морально. Они, похоже, живой ее выпускать не собирались. Ее отец нашел. Опер он у нее был тогда. Нашел дочку, вывез живой. Только ее год восстанавливали физически, а психологи с ней и сейчас работают. Вот на это все родители деньги и спустили. На психотерапию, на врачей. Дорого оно, знаешь ли, для среднестатистической семьи. Особенно пластическая хирургия.
Колени становятся ватными, и я медленно оседаю на пол. Это он сейчас о ком говорит? О моей Рите? Этого не может быть. Как? Не с ней! Только не с ней! Мозг отказывается работать, воспринимать информацию. Я только ошарашенно повторяю за ним последнюю фразу:
– Пластическая хирургия?
– Эти суки об нее бычки тушили, – с непрекрытой злостью выдает Громов. – Ножом полосовали. На ней было сто двадцать семь порезов. Я тебе говорю, они ее живой отпускать не планировали. Там и внутренние кровотечения, и… – слышу, как он раздраженно сплевывает, жмурюсь, унимаю дрожь в руках.
– Дядь Леш, – слышу свой голос, как со стороны, – они же все сидят, да?
– Сидят, – расстроенно тянет он. – Отец ценой своей должности и здоровья посадил.
– В смысле?
– Да там у одного из подонков папаша блатной был, – вздыхает эсбэшник. – Дело активно заминали. Вплоть до того, что его вывели из обвиняемых в свидетели. Он на суде прикалывался, что изнасилований не было, что она сама была на все согласная, – Громов зло фыркнул. – Отец ее, похоже, на кого-то компромат нарыл. Позиция прокуратуры вдруг переменилась, и подонка того по этапу все же отправили. Только вот и отца из органов выкинули. С волчьим билетом. Всех выслуг, всех льгот лишили. Он тогда первый инсульт и схватил. А чуть позже микроинфаркт… Как-то так. Он потом друзьям говорил, что ему плевать, главное, что дочь жива, и эти подонки сидят. Но, видимо, все это сильно по нему ударило. Он сейчас фактически инвалид. Маргарита твоя постоянно кого-то нанимает в деревне, то водопровод им прочистить, то забор подправить. Отец не в состоянии.
Я не могу ничего сказать, просто сижу на полу и молчу, уперев локти в колени.