А кто не был посторонним?
Мой сын.
Но сына моего не было теперь со мной.
На сад легла густая тень от каменной стены. Я запираю ворота и остаюсь одна в пустом доме. Бледные кусты роз внизу, из-за ограды долетают обрывки музыки. Южная ночь, запахи остывающей земли, тишина – я принимаю все это с блаженной полнотой, как и погружения в воду.
Выхожу на террасу. А навстречу мне по красной ковровой дорожке идет высокий монах в черном подряснике. Это так неожиданно, что я не успеваю удивиться тому, как он проник сквозь запертые ворота.
– Благословите…
Он благословляет, широко улыбаясь:
– Не хотелось стучать или кричать на всю улицу – я перелез через ограду.
В трапезной он подходит к иконе святителя Николая, осеняет себя крестом, прикладывается, зажигает свечу и от нее – лампады перед всеми иконами. Комната наполняется живым светом.
– Я вас помню… – говорит Годердзи, обернувшись с горящей свечой в руке. – Вы приходили с сыном в Джвари. Вы постарели.
Вот «Нафанаил, в котором нет лукавства». Я сожалею о том, что, конечно, постарела за шесть лет с тех пор, но радуюсь его странному появлению.
– Вы живете в моей комнате. Когда меня рукоположили в диаконы, я служил в городской церкви и жил здесь.
– Мне освободить жилье?
– Что вы… Весь дом свободен.
– Будете ужинать или пить чай?
– Ничего не надо, я ел. И это в Джвари все пьют чай, а я пью воду. В Гударехи вкусная родниковая вода, вы такой не пили.
Он сел, устало положив руки на стол. Я разместилась у окна напротив.
– Где ваш сын?
– В монастыре. Он теперь тоже иеромонах.
Отец Антоний очень удивился.
– Митя? Сколько же ему лет?
– Скоро исполнится двадцать два. А постриг он принял в двадцать. Через день его рукоположили в диаконы, через два месяца в иеромонахи… На Преображение, в мой любимый светоносный праздник.
– А я ждал хиротонии шесть лет: теперь мне тридцать семь. Рукоположили меня месяц назад.
– Поздравляю вас… Это самое большое, что может произойти с человеком.
Он хорошо улыбался, словно стесняясь своей радости при упоминании о священстве, стараясь ее сдержать, но она пробивалась и вспышками освещала сухое лицо, сияла в глазах. Да, это был тот, кого поздравлял Георгий. Высокий лоб, прямой, резко выступающий нос, жестко обтянутые кожей скулы. Светлые глаза с удивительно глубоким взглядом. Вьющаяся, небольшая борода подчеркивает впалость щек. Вьющиеся, ровно остриженные сзади по одной линии волосы. И эта застенчивая улыбка…
Я вспомнила его и раньше, среди молодых людей, приходивших в Джвари. И однажды на переходе с проспекта Руставели: мы возвращались с вечернего богослужения, а Годердзи окликнул Митю из встречного потока, остановился. На его ладони, поднятой на уровень плеча, один на другом лежали круги лаваша:
«Завтра рано утром иду в Джвари, вот успел хлеб купить для монастыря, еще теплый…» Митя провел два