Афонька слез с лошади и стоял, переминаясь и не глядя на молодую хозяйку.
– Чего ж стали? – крикнула она на холопов. – Сымайте хозяина! Мелеха, держи лошадей… И тут беда! – проговорила она тише. – Дал бог муженька. Не изжить с им бед.
– Анна Ефимовна… – заговорил несмело Афонька.
– Ладно, Афонька, – перебила она, в горницу ко мне придешь, и с Мелехой. Несите хозяина.
Холопы отвязали плетенку и, толкаясь на узкой лестнице, ступая не в раз, неловко понесли Максима Максимовича, наверх. Анна Ефимовна шла впереди и придерживала мужу голову.
Иван Максимович пропустил носилки, сошел с крыльца, махнул Афоньке и что-то сказал ему, погрозив перед самым носом кулаком.
Анна Ефимовна, как только вошла в сени, крикнула свою мамку и велела ей бежать за лекарем.
– Почто за лекарем? – шепнула ей мамка. – Помер, вишь, хозяин.
Анна Ефимовна только взглянула на нее сердито.
– Сказано, тотчас сыщи.
Максима Максимовича Анна Ефимовна велела внести налево в свою первую горницу и положить на лавке под окном. Посмотрела она на него и головой покачала. И так-то неказист он был – худой, кожа да кости, бородка жидкая и лицом серый какой-то, а тут еще грязью его всего забрызгало. Однорядка изорвалась вся, рукав от кафтана на пол свис, мокрый, черный. Анна Ефимовна пошла в опочивальню, принесла оттуда рушник и изголовье. Изголовье подложила под голову Максиму Максимовичу, рушником[2] вытерла ему лицо и опять головой покачала. Оглянулась, а у дверей толкутся Афонька и Мелеха. Анна Ефимовна махнула им, чтобы шли поближе, и сама навстречу пошла.
– Ну, Афонька, сказывай, как та беда приключилась, – сказала она, – да мотри, не путай.
– Почто путать, государыня, заговорил Афонька, – все как на духу скажу. – Норовист, вишь, жеребец тот сильно.
– Чего норовист? – заговорил Мелеха. – Покуда ты…
– Молчи, Мелеха, – перебил Афонька, – сам скажу. – Вишь, как норовист жеребец тот…
– Чего ж иного не заседлал, коли тот норовист? – спросила Анна Ефимовна.
– Да, вишь, попервоначалу-то не знать было. Ладно ехали, весел был Максим Максимыч… Да, вишь, не совладать ему…
– С чего ж не совладать, коль ладно ехали.
– Да, вишь, жеребец норовист больно.
– Покуда ты подпругу… – начал опять Мелеха.
– Ну, чего подпругу! – крикнул на него Афонька. – Седло на бок съезжать стало – я и подтянул… Упал бы Максим Максимыч.
– Ничего не понять, Афонька, – рассердилась Анна Ефимовна, – то, говоришь, жеребец норовист, то седло съехало. Чего ж на иного не пересадил?
– Да, вишь, невдомек было, ладно вовсе ехали, – сказал Афонька.
– Э, путаешь ты, холоп! – сказала сердито Анна Ефимовна, – часу лишь нет говорить с тобой. Подь отсель, после доспрошу.
Афонька поклонился и быстро выскочил за дверь, а Мелеха кинулся следом за Анной Ефимовной.
– Анна Ефимовна, матушка, – зашептал он, – не давай ты веры