– Не ходил, ― отозвался Арсений и как-то виновато потупил взгляд.
Емеля снова лёг и, чтобы разогнать уныние, громко запел:
«Как у берега реки,
Где лужок зелёненький,
Ой-люли, ой-люли,
Разрезвились коники…»
К вечеру жара спала, настроение у спутников поднялось. Они и сами не заметили, как разговор сладился, побежал ручейком, перетекая из одной темы в другую. С беззлобными спорами о пустяках, шутками и забавными историями время полетело быстрее. Всё-таки оба были просто мальчишками и, в сущности, мало отличались друг от друга. К моменту, когда было выбрано место для ночлега, спутники уже болтали как давние друзья.
– …я видел серебряного офицера. Весной нас взяли в окружение под Виёвском, ими штабс-капитан командовал, ― оживлённо рассказывал Арсений: ― Мундир у него вычищенный, пуговицы блестят, погоны, перчаточки белые. Сразу видно, что только приказы отдаёт. Остальные солдаты потасканные, в пыли, в крови, а этот – как на бал. А смотрит так, будто сам своими руками нас всех задержал.
Емеля помог ему сесть на ствол поваленного сухого дерева, с которого тут же оторвал несколько кусков коры и, повозившись, смог отломать довольно толстую ветку, начал устраивать место для костра:
– И как вы с окружения вылезли?
– Да за нами подкрепление подошло, помогли вырваться. А того сноба на месте расстреляли.
– А чё в плен не взяли?
– Не нужен был. Ты костёр развести пытаешься?
– Угу…
Найдя подходящую палочку, Емеля поставил её в небольшое углубление в куске древесины, зажал между ладонями, натянув на них рукава рубахи, и начал быстро тереть их друг о друга, вращая палку.
– Надо было, до того как с поля боя ушли, поискать там у людей хотя бы спички…
– Ащё чё не хватало – мертвяков обшаривать.
– А что? Им спички уже не пригодятся.
Емеля нахмурился, не отрываясь от своего дела:
– Я чужого брать не приучен. Да и не годится почивших тревожить.
– А ты, значит, в Бога веришь? ― в голосе Арсения улавливалась насмешка.
– Крест ношу, по церквям не хожу… ― уклончиво ответил Емеля.
Он знал о критическом отношении равенцев к религии, да и сам никогда не отличался набожностью:
– Тётка с семейством верила, меня приучала. Как сбежал – так не до ентого сталось… А мертвяков всёж-таки трогать не люблю… Чё ихнее – пусть ихним и останется.