И отрешенные мысли.
Грустно умирать в двадцать два года. Еще грустнее умирать в двадцать два года по собственной непроходимой тупости, помноженной на браваду и самоуверенность. И венцом печали – грустно умереть, возвращаясь с соревнований по армейскому рукопашному бою, на которых только что взял золотую медаль.
И, как следствие – на кураже переоценил самого себя и не просчитал ситуацию.
Когда на шее висит золотая медаль, выданная полуголой белозубой красоткой, когда мышцы все еще слегка гудят от заблокированных и нанесенных ударов, когда в голове висит эйфорический туман трех побед подряд – как тут что-то просчитать? Любой почувствует себя героем, захочет быть героем!
И, когда прямо перед носом захлопнет двери и уедет автобус, когда в голову придет решение, что не западло и два километра до дома пешком пройти, и плевать, что на улице почти ночь, когда проходя мимо очередной подворотни услышишь оттуда женские крики о помощи и пьяный мужской смех, когда присмотришься и поймешь, что девчонка, отбивающаяся от пятерых нетрезвых гопников – та самая роскошная блондинка, что вешала тебе медаль на шею…
Тогда желание быть героем легко способно исподтишка превратиться в мысль о том, что ты, собственно, уже герой. Победитель. Воин.
На окрик «Эй, гоблины!» гоблины отреагировали предсказуемо – посоветовали идти дальше и не лезть не в свое дело. Их тоже можно понять – они желали как можно скорее приступить к самому сладкому, не отвлекаясь на всяких мимокрокодилов и уж тем более не затягивая общение с ними, если уж все-таки придется. Но когда мимокрокодилы заходят в ту же подворотню, показательно скидывают с плеча спортивную сумку, снимают куртку и, не торопясь, требуют отпустить девушку – гоблинам тоже начинает хотеться побыть героями.
Только в их понимании это значит «отхреначить лоха впятером до потери человеческого вида».
Первых двоих я грамотно встретил – один совершенно ожидаемо прыгнул вперед с вытянутой в ударе ногой, и я его просто пропустил мимо, встречая второго прямым ударом в лицо. Отчетливо хрустнул нос, все еще бегущие вперед ноги занесло, и гопник плашмя рухнул на асфальт – наверное, даже вырубился.
От удара у меня заболела рука – кажется, я выбил запястье. Бить кулаком без перчаток и даже бинтов – плохая идея.
Второй набросился со спины, повис на шее, заставляя согнуться, зажав мою голову в кольцо из рук. Я не стал сопротивляться, а послушно согнулся, подхватил его ноги и выдернул из-под него, одновременно падая тоже – прямо на его тушку.
Ах, как громко он закашлялся, когда отбил себе легкие!
А я быстро откатился, вскочил на ноги и встретил следующего гопника.
Драться они не умели. Какой там армейский рукопашный бой, они вообще никакого боя не знали – петушиный разве что! Все, что они могли – это кидаться по одному, получать кулаком в нос или ногой в солнечное сплетение и оседать, пуча глаза и восстанавливая дыхание. Они бестолково махали кулаками, пытаясь дотянуться до меня, а я легко уходил от их ударов. Не от всех, конечно, – все же пять человек это десять рук и десять ног, которые пытаются тебя достать со всех сторон, но даже если они и доставали, их вялые смазанные удары едва ли чувствовались, в то время как я успевал солидно насовать в ответ.
Так могло бы продолжаться очень долго, если бы в один прекрасный момент я не начал пропускать все больше и больше ударов, и не почувствовал, что футболка липнет к телу как-то не так, как я привык. Не так, как она это делает, будучи пропитанной потом. И уж тем более от пота на ней не появляются ярко-красные разводы, видные даже в чахлом свете редких светящихся окон.
Это сейчас, лежа на боку, скрючившись в круассан, прикрывая голову руками, а живот – коленями, я могу потратить на мозговую активность все те силы, что до этого тратил на удары, блоки и увороты, ведь двигаться сейчас мне банально не позволят. Потратить – и легко придти к выводу, что у подобной гопоты в обязательном порядке будет с собой нож или кастет. Или, как в моем случае – все сразу. И что они без раздумий пустят их в ход, когда поймут, что ситуация складывается не в их пользу. Этот приговор я подписал сам себе в тот момент, когда зашел в этот переулок и показательно скинул сумку на асфальт. Они бы, может, и рады были бы не доставать все это «говно», но пара нокдаунов и россыпь выбитых зубов разожгли в них животное начало, которое потребовало