Уподоблял себя тому, кто видит все.
Только такое уподобление и мог претерпевать, не мог об этом ни с кем говорить. И хоть подражание, как он знал со слов Конфуция, самый легкий и самый неустойчивый опыт, готов был вложиться в слова, которые все более ясно ощущал. Он словно бы подражал тому, с кем нельзя было сравниться, и кто был совершенным образцом в подражании.
Это тайный образ, недостижимый, с кем нельзя вступать в соперничество.
Но поверх этого тайного явно безличные потоки переплетались – Президент иногда начинал думать, что справедливость для всех недостижима. Народ соединяет всех со всеми, но народ… простой народ? Он будто бы всегда был как-то отвергаем, все со всеми сливались только в те дни, когда шла война.
Да теперь, наверное, не будет и этого.
Президент даже попросил найти Лингвиста, который бы дал ориентировку: popolo, people, pueblo – итальянские, французские, испанские слова содержали в себе смысл массы граждан как единого политического тела – родство превыше всего. Но в этих же словах и производных от них присутствие низшего класса, обычного люда, тех, кому надо по мере возможностей сострадать. Эти последние будто бы исключены – брошены в голую жизнь, где всегда будут несчастья и неудачи.
Амфиболия… смешение понятий.
Лингвист доложил про неизбежную двусмысленность слова народ как-то казенно.
Разделен на уровне переживания. С одной стороны, сплоченное политическое тело, а с другой – исключенные, осознающие свою отрешенность. Это биополитика, говорил Лингвист – он не понравился Президенту. И только после слов о том, что в русском языке над всеми формами преобладает глагол, Президент взглянул на него с интересом. И тогда после разговора сказал Лингвисту, что язык не все схватывает – есть то, что преодолевает язык.
Конечно… конечно! Лингвист засуетился, – язык наше убежище, скрываемся от реальности в языке. Но двусмысленность остается! А Президент из своей прежней службы знал, что как раз двусмысленность чревата перевербовкой. И надо бы двойственность устранить – соединить всех, чтоб чувствовали себя близкими.
Чтоб не было изгнанных.
И дело совсем не в языке – язык лишь провокация и убежище.
Надо включить, Президент понимал, родство памяти, язык, территорию и кровь. Пусть верят в разных богов, но, главное, чтоб верили. Ведь тех, кто без веры, легче всего увлечь, они не верят ни в какое родство, легче всего соблазнить молодых. Они будут сражаться не только за свою заброшенность, но против самой заброшенности, их борьба никогда не кончится, бедная голая жизнь всегда остается. И раз у них никогда не будет победы, они не перестанут воевать. И от раза к разу народ будет нести в себе раскол, с обеих стороны полягут несчастные герои. Война сплачивает народ больше, чем любые другие усилия. И когда много