– А… Ну, так-то да, но нам-то что делать?
– А вы сами как думаете?
– А что я могу думать? У меня осталось два человека на объекте, где должно быть пять. И он – первый номер, глава смены. Я не могу вот так просто его заменить.
– Так оставьте.
– В смысле?
– Ну, он же выполняет свои обязанности, а что он там говорит и пишет, так Бог с ним!
– В том и дело, что он ничего не делает.
– Ну, это ваши проблемы. Я-то здесь причем?
– То есть, по-вашему – это нормально?
Большой вновь обратился к окну.
– Нет.
– Вы врач?
– Да.
– Так лечите!
– От чего? От П.?
Вопрос завис в воздухе и так там бы остался, если бы на порог КПП не вышел сам его виновник. Владимир Семенович невольно прищурился – солнце к полудню вышло из-за облаков – и даже чихнул, обратив тем на себя внимание всех участников перекура. Будайкин поочередно наделил улыбкой дымок каждой сигареты и прежде чем без остатка упасть в безудержно-счастливый смех, удовлетворенно констатировал:
– А вы знаете, П. все-таки есть. Только не здесь. Не в этой жизни. Он там. Он будет после всего. После всех. Нам всем осталось недолго его ждать. Мы подождем? Мы подождем. Мы подождем…
Владимир Семенович проснулся перед рассветом. От лошадиной дозы корвалола, которой вчера оборвали его смех, болела голова, руки и ноги казались чужими, и как-то неуютно, нет, не болело, но екало под левым соском. Владимир Семенович провел глазами по главной трещине на потолке и в самом конце ее, как и накануне, будто по команде, залаял Веня. И Будайкин понял – П. не появился. Его по прежнему не было: ни вчера, ни сейчас…
Дослушав Веню до конца – он был привычно в два-три лая краток, Будайкин, помня познавательную бесперспективность смен положений тела, встал сразу. Получилось это с трудом, вчерашние 60 капель в движении еще больше, чем в покое давали о себе знать. И первое, что Владимир Семенович сделал, после того как умылся, – это принял решение о судьбе пузырька, неосмотрительно оставленного Сережей Большим прямо на кухонном столе. Будайкин вылил его в мойку. Именно вылил, а не сцедил по каплям, для чего вырвал зубами колпачок, с отвращением уловив ртом приторный полынный привкус. Стеклянный звук упавшего в мусорное ведро пузырька вылетел вслед за вышедшим во двор Будайкиным и, возможно, стал главной причиной пробуждения Вени, все больше спавшего в последнее время. Означенный выше лай, Веня приловчился выдавать прямо во сне, как некую положенную ему обязанность, в чем находил немало последователей в каждой смене. Ежечасный созвон постов для многих, если не для большинства, был «вениным лаем» и только. Будайкин, разумеется, об этом знал, но уличить подчиненных ему удавалось редко – они порой в последний момент открывали глаза, а уж вилять хвостом многие умели почище Вени, который и теперь, вытянув морду, преданно глядел на хозяина. Веня, как и всякий пес, тонко чувствовал, кто на объекте главный. И, Боже мой, в какой веер превращался его хвост при Сереже Большом!