Причем такой Серега не исключение. Чистых русаков у нее трое. Это Серега, Миша из Одессы и Абрамыч. Миша страдает, что попал, приходится работать.
– Какая жизнь была, Надюша, какая жизнь. Изюм в шоколаде. Утром референты ругаются, с дивана крошки не убираем. А мы только встали. В Египте три раза был. С мадам был, с подругами. Это же Одесса, прыг на пароход, и ты там. Главное, чтобы тихо. А здесь, пока тур возьмешь, пока доедешь, все уши просвистят, осторожно, бдительно, чтобы, не дай Бог, не тронули, как еврея. Это мне – русскому. А там без всякой охраны. Свободный человек, звучал гордо. Почему уехал? Это у вас уезжают, у нас бегут или увозят. Меня увезли. При деликатных обстоятельствах. А здесь я стал пролетарием. Это же надо, кошмар. Я ничего тяжелее вилки не поднимал. Ё-моё. Какое ругательство, это крик души. Вот тебе, Миша, квартира, вот тебе тачка. Здесь распишись, здесь, здесь. Раз-бор-чиво. На тридцать годиков вперед. Я говорю, Маня, им верить нельзя. Это же банк, это кровососы. Что, ты не видишь? Не видишь? Откуда. На пирамиду хотел залезть, не пустила. Ревнует. Какой смысл? А это смысл? Ей абы до хаты дотащить. А что потом пахать за это годами, она не думает. Ты – мужчина. Как вам нравится? Ах, Одесса. А Юде – эксплуататору, я что-нибудь тяжелое причиню, исключительно из классовой ненависти…
Юда – бывший полковник израильской армии, седой толстяк, хромой после ранения, с вмятиной на виске, потому один глаз постоянно прикрыт, будто дремлет. Зато другой сверкает. Сидит у себя наверху в голубятне. А потом спускается. Причем, неслышно, в самый неподходящий момент. Есть укромные места у автоматов с водой. С рабочими Юда не общается, он их выше, засек и сразу к Наде: – Они у тебя опять молятся. Или ты библиотеку открыла, чтобы они там сидели и читали?
Надя срывается в укрытие. Там Володя, ясно, уже не минуту и не две.
– Володя, – говорит Надя с укором (Володя ей симпатичен). – Я сколько раз прошу. Юда бегает. И опять вы. Возвращайтесь на место и примите рабочую позу. Хотите под увольнение?
Володя на ходу что-то сочиняет. Голова не здесь: – Надечка, вы замечательно выглядите. Как всегда и еще лучше. Я вам сегодня не говорил? Ну, так имейте в виду.
Это значит – отвяжись. Надя уходит, она его предупредила. Володя – журналист из Махачкалы. Какой журналист она не знает, но человек хороший. Марик – его друг, еще один здешний тип, здоровается так:
– Приветствую тебя, кавказский мой поэт.
Если Володя с Юдой заведется, будет плохо. Юда решает, кого сократить. Самое подлое, что может быть. Чуть уменьшили заказ и уже увольняют. Это для Нади объяснение, чтобы передала рабочим, а на самом деле предлог, потому что почти сразу берут новых. Юда приходит и объявляет. Двое. Абрамыча называет непременно. Это его карта в игре, Юда знает, что Надя за Абрамыча