Я снял свою грибную шляпу в знак уважения перед этим величественным созданием. Я рассчитывал, что через минуту услышу звон колоколов из церкви на том берегу… И я дождался. Попы задергали веревки на вершине храма Бога. Центральные звуки разнеслись во все стороны.
Щупальца Квазирида упали на льдину. Птицы упали на еду.
Я заплакал, но с ощущением собственной правды, а не ущербности.
Я рылся в картонной коробке, которую кто-то вынес на улицу и поставил возле мусорного бака. Пазузу грелся возле ржавой бочки, в которой разведен костер, и с кем-то разговаривал по новому телефону, который почти сразу после «поломки» старого нашел на городской свалке в объятиях плюшевого крокодила. Этот дисковый телефон так же звонил без каких-либо видимых причин.
– Любовь делает из нас дураков, согласен, – говорил Пазузу кому-то на той стороне. – Но я не понимаю, что ты хочешь этим сказать в контексте «теории автора».
Я стою в туалетной кабинке напротив унитаза и смотрю вниз. Синяя залупа выглядывает из-под крайней плоти.
Слезы потекли. Не из залупы, а из глаз. Меня домогаются, а я ничего не могу сделать, чтобы приставания прекратились. Я жаловался отцу, но он сказал, что я счастливчик, после того как увидел фото Маши.
Свет в туалете выключился. Я запаниковал. Пися задрожала, пришлось попридержать.
Запахло дерьмом. Аромат токсичного поноса, который родился из переваренных мидий и пережаренных неощипанных енотов, ударил в нос.
Вытянув руки перед собой, я двигался по направлению к выходу на ощупь. Мои ладони коснулись чего-то мягкого и упругого.
– Значит, ты меня все-таки хочешь, – услышал я знакомый голос и моментально отдернул ладони.
– Не-нет… Я не хочу тебя.
– Не сопротивляйся, Никита, все будет заебись. Я хочу этого даже больше, чем ты…
Я отступал назад до тех пор, пока не уперся затылком в стенку туалетной кабинки.
– Я ничего не хочу, сказал же! – воскликнул я. – Это ты выключила свет?.. Выпусти меня, дай пройти.
Она прикоснулась своими губами к моим губам. Ее язык извивался у меня в ротовой полости, как облезлый слизняк.
В кармане я нащупал свернутую бумажку.
Пока Маша водила у меня во рту своим мерзким языком и водила рукой по промежности, я достал сверток. Распрямив его, я полоснул девку острым концом по лицу.
– Ах!
Включился свет. Маша держится за щеку, с которой на плитку болотного цвета упало несколько капель крови. Ее рубашка расстегнута. Я вижу ее груди за лифчиком и татуировку на солнечном сплетении. Виселица.
Вошел парень в очках и стремных усиках. Он посмотрел сначала на меня…
– Вообще-то это мужской туалет, – сказал он, обращаясь к Маше.
Положив ему ладони на плечи, она