– Рыбонька, лапонька – умоляет меня Таня – поедем ко мне домой. Я смотрю в её круглые, полные ужаса глаза и голос мой вздрагивает: что случилось? Не знаю – говорит она, только поедем сегодня, сейчас же! У меня такое предчувствие… На моём лице растерянность; – что можно предчувствовать, когда только вчера утром ты вернулась из дома? – Но голос её срывается, слабеет, переходит почти на шёпот – мне кажется – у нас кто-то умер…, – Чепуха – обрываю я её сердито, что тебе взбрело в голову? Разве у вас кто-то тяжелобольной? – Нет, отвечает она, но сердце что-то подсказывает мне.– А моё сердце никогда, ничего не подсказывает мне. Глаза её умоляют, просят, требуют. Я пожимаю плечами и сдаюсь. – Собирайся же, поедем скорей, мы ещё успеем на последний поезд. Оставляем дежурным киномеханика.
Сергей обещает, что будет порядок.
Выпрыгиваем на мокрую насыпь, пахнет осенью, прелым листом, рельсы блестят от вечерних фонарей. На Тане новая железнодорожная шинель, смотрю на полнеющую фигуру, на миловидное круглое лицо и удивляюсь, что вот что вот она замужняя в длительных поездках, что она нравится и нашему киномеханику и заведующему клубом, а муж, как она утверждает. её не ревнует, и любит она мужа очень.
Спешим на станцию, и вот уже поезд несёт нас в ночь, навстречу холодному ветру, далёким огням платформ с их редкими пассажирами. Таня не находит себе места, она поглядывает то на часы. то в окно. Бледность, беспокойство на её лице. Стараюсь её утешить, рассказываю ей что-то отдалённое от её переживаний, но всё напрасно.
Наша станция. Вот уже последний вагон поезда растаял в ночном воздухе тремя красными огоньками, разбрелись запоздалые пассажиры кто куда, а.мы с Таней идём по перрону. Свет от вокзальных фонарей становится всё слабее, пока, наконец, не превращается в свет отдалённых звёзд.
С насыпи сворачиваем навстречу пронзительному ветру и пустырю. Идём лугом. В душе я ругаю Таню, что она меня из тёплого вагона потащила в ночь в это глухое место, но мне и любопытно. Я люблю новые места и в мыслях моих уже Танин дом, где мы продрогшие и напрасно встревоженные, сидим с ней на кухне и пьём чай. Таня хорошая хозяйка,хороший человек, и чая с вареньем, как бы я не отказывалась – не избежать, а её предчувствие мне кажется просто нелепым.
Таня взяла меня под руку и дрожит всем телом. Как же она мнительна – думаю я, и её дрожь передаётся мне. Нам становится жутко, и большая жёлтая луна над лугом обостряет наши чувства. Мы идём долго и, кажется, нескончаемо, наконец, Таня высвободила свою руку и показала на красный кирпичный дом: Вон наш…
Было уже 12 часов ночи, когда мы приблизились к решётчатому забору, к открытой калитке. Почему у нас горит свет, почему, волнуется Таня, ведь все рано ложатся спать, и стремительно бросается во двор. Я слышу её испуганный крик – у двери дома, ярко светящего всеми окнами,стоит тонкая крышка гроба. Не успела я войти в комнату, как Таня выбегает навстречу мне с почти успокоенным, хотя и бледным лицом, и облегчённо вздыхает: – Дедушка. Ох, как я испугалась – думала муж…
Сколько