Академик Вернадский повернулся к собеседнику, но того и след простыл – исчез, испарился в полуденном мареве.
«Какой странный, в сущности, человек!» – подумал Владимир Иванович и зашагал прочь.
XVI
– Как ты, залупа конская, допустил, что у тебя ценнейший кадр, баба эта пробирошная, исчезает хер знает куда?! А доктор у органов под носом гермафродитов гондобит для гнилого троцкистского подполья! А в наркомат докладывают, что он конармейский спецзаказ выполняет, чтоб ворошиловского комсостава дупы на дачах конвейером ебсти!!! – Агранов орал так, что шкаф дрожал и люстра звенела. – Или ты думал, что Партия, ведя победоносное социалистическое строительство, и трудовой народ, в едином порыве все силы напрягши, не видят, как вы с троцкистско-зиновьевскими выблядками террористический заговор выдрачиваете?!
Пелтоннен уже минут пятнадцать ждал, когда начальник наконец остынет, но тот, похоже, только распалялся.
– Мы правый уклон нещадно драконить будем, калёным, товарищ Пелтоннен, железом в прямую кишку! Истово, с революционным остервенением! Чтоб ни одна троцкистская, понимаешь, мандавошь! Да я их самолично, вот этими вот руками – в пыль!!!
Агранов налил из графина в стакан, осушил залпом и, отдышавшись, резюмировал.
– Значит так, сокол мой. Или ты в кратчайший срок мне полный материал о связях Бухарина, Томского, Рыкова с зиновьевцами, или я тебе, едрит ангидрид, командировку с видом на первую категорию… А бабу эту, или кто оно там, найти, хоть из-под земли! И не сметь её лапать, а то знаю я вас, пидормотов!
XVII
За дверью играла музыка – переворачивающая душу латиноамериканская мелодия. Посреди комнаты двигался в такт танцор, весь подобравшийся, выбрасывая части пружинистого тела в стороны от трепещущего торса. «Тише, тише… Он пляшет…» – все в доме ходили на цыпочках, сняв обувь. Вдруг танцующий замер в полудвижении. Решительно подошёл к столу. Выключил патефон. Сел. Перед ним стояла стеклянная банка, рядом лежали полустёртая монета колониального серебра и брелок в форме головы льва с разверстой пастью, револьвер и несколько листов бумаги, исписанных неровным почерком. Зазвонил телефон. Он поднял трубку. На том конце сказали: «Всё готово». Человек положил трубку, вынул изо рта вставную челюсть, аккуратно поместил её в банку, взял револьвер и, приставив его к виску, выстрелил.
XVIII
В ночь на 16 сентября 1936 года по личному распоряжению Кагановича к нему на дачу в Троице-Лыково привезли Райцеса. Видно было, что его пытали, как минимум били: губы сильно распухли и правый глаз не открывался. На даче в тот момент были, не считая охраны, только двое: сам хозяин и Вениамин Фурер, завкультпроп Московского комитета Партии.
Когда Райцеса ввели, Фурер подскочил к нему и с криком «Мразь!» отвесил