Он быстро взглянул на своего друга, в его голове проносились испуганные и нежеланные мысли.
– Только это? – повторил он, указывая на сумку. – Но где же все те вещи, с которыми вы уехали? И, вы ничего не привезли домой? Никаких сокровищ?
– Это все, что у меня есть, – коротко ответил тот. Бледная улыбка, сопровождавшая эти слова, вызвала у доктора второе неописуемое чувство беспокойства. Что-то было не так, что-то очень странное; теперь он удивлялся, как не заметил этого раньше.
– Остальное, конечно, доставляется медленно, – добавил он тактично и как можно непринужденнее. – Но пойдемте, сэр, вы, должно быть, устали и хотите есть после долгого путешествия. Я сейчас же вызову такси, а остальным багажом мы займемся позже.
Ему казалось, что он сам с трудом понимает, что говорит; перемена в его друге произошла так внезапно и теперь все больше и больше его огорчала. И все же он не мог понять, в чем именно это заключалось. В его голове начало формироваться ужасное подозрение, которое ужасно его беспокоило.
– Я не очень устал и не нуждаюсь в еде, спасибо, – тихо сказал профессор. – И это все, что у меня есть. Мне не нужно брать с собой багаж. Я ничего не привез домой – ничего, кроме того, что вы видите.
В его словах звучала решимость. Они сели в такси, дали чаевые носильщику, который в изумлении таращился на почтенную фигуру ученого, и медленно и шумно отправились в дом на севере Лондона, где находилась лаборатория, место их многолетних трудов.
И за всю дорогу профессор Эбор не проронил ни слова, а доктор Лэйдлоу не набрался смелости задать ни единого вопроса.
Только поздно вечером, перед своим уходом, когда двое мужчин стояли перед камином в кабинете – том самом кабинете, где они обсуждали так много жизненных и захватывающих проблем, – доктор Лэйдлоу наконец нашел в себе силы перейти к сути дела с прямыми вопросами. Профессор дал ему поверхностный и отрывочный отчет о своих путешествиях, о путешествиях на верблюдах, о своих стоянках в горах и пустыне, о своих исследованиях среди погребенных храмов и еще глубже, в доисторических песках, когда внезапно вмешался доктор. К нужному месту он спешил как-то нервно, почти как испуганный мальчик.
– И вы нашли… – начал он, запинаясь, пристально вглядываясь в ужасно изменившееся лицо собеседника, с которого, казалось, стерлись все признаки надежды и жизнерадостности, как губкой стирают пометки с грифельной доски. – Вы нашли…
– Я нашел, – ответил тот торжественным голосом, и это был голос