– Видишь, – шепчу я Юле, – того слепого?
Она, улыбаясь, кому-то кивает.
– Теперь и он видит, – говорю я.
Она кивает. О чем она думает, когда не слышит меня?
Радость, осветившая было мое лицо, снова сменяется скукой, которая уже тревожит распорядителя, видимо, поэтому и выходит танцовщица. Эту Аспазию я вижу впервые, я не помню ее лица, и змеиное ее тело меня вовсе не поражает. Ее танец – чистое совершенство – восхищает всех. Это и в самом деле истинная гармония движения и звука. Кажется, музыка исходит из этого дерзкого тела, каждое движение которого рождают сладкие звуки флейты, и даже гулкий удар барабана пропитан нежностью, как весенний гром, пробуждающий землю к жизни. Я вижу взгляд того слепого, устремленный на танцовщицу. Для него это потрясение. Глаза его полны света и радости, и удивления. Только восхищаться они не могут. Это глаза блаженного, которые ничего не выражают, ничем не восхищаются, а только удивлены. Так дети впервые смотрят на угли горна, пытаясь потрогать их руками.
– Юленька, – шепчу я снова, – тебе нравится?..
Но она поглощена волшебством танца. Это, конечно, чудо, еще одно чудо: так божественны звуки флейты, так приникли к ним линии тела! И, что греха таить, я тоже восхищен этим чудом. Хотя вид у меня и скучающий, я приветствую юную фею улыбкой с царского трона и чувствую, как пальчики Юли сжимают мою руку. Потому, что танцовщица приближается к трону? Бесконечно воздушная, призывно реющая при каждом движении легкая накидка (из дыма?) и какие-то там бусинки, и жемчужный набедренный пояс не способны скрыть красоты ее юного тела, живой трепетной кожи. А пожар ее сладких губ, так жадно ждущих моего поцелуя, пылает как утренняя заря на восточном небе. Разве эти губы ждут моего поцелуя? Конечно. Царского! Блестки глаз умирают с хлопками ресниц и с их помощью воскресают.
Я только улыбаюсь.
Краем глаза я вижу первосвященника, взгляд которого полон молодого задора. Фарисеи, саддукеи и книжники, рыбаки, кузнецы и плотники, и мытари, и швецы только сглатывают слюну. Я вижу, как движутся их кадыки.
Этот танец – подарок царю. И, конечно, царице тоже. Видимо, поэтому ноготки ее пальчиков так впились в мою кожу, рука кажется в пекле ада. Юленька, ты ревнуешь? Царский трон – высокое место, но как легко эта юная плоть берет высоту, покорить которую не всякий бы взялся. Ее пальчики вьются у моих колен и ресницы мигают, как маленький веер. В трепетной оправе алых губ сверкают полоски острых жемчужин. У самого моего лица. Я просто жду, улыбаясь, ни единым движением, ни взглядом не выдавая поражения царского величия.
Но разве оно побеждено? Господи, Боже мой, как мне удержаться от поцелуя этих прекрасных губ, пропитанных зовом страсти? Я, стало быть, только улыбаюсь, наблюдая за происходящим со скучающим видом. Стало быть, традиция не нарушена. Ритуал должен быть исполнен. Я даже не чувствую