– Как же не слышать, он орёт на весь рынок. Конечно, слышал. Он называл вас свинством и идиотами. А ещё козлами, скотами и дубинами.
– Как ты смеешь? – аж завизжал от злости синьор. – Маленькое носатое ничтожество. Как ты только осмелился?
– В случае чего могу быть свидетелем, – спокойно заявил Пиноккио.
– Какое нахальство, – приличный синьор даже затрясся, – я не называл козлами и скотинами. Это какая-то комедия. Я – писатель. Как вы смеете? Вы жуликов должны ловить, а не над интеллигенцией издеваться.
– Вот мы и ловим, – сказал толстый, беря писателя за шиворот, – тебя, подлеца, уже поймали. Наш околоточный тебе покажет, поддонку, как обзывать скотинами блюстителей закона. Это тебе, брат, не шутки.
– Но я не обзывал, – чувствуя на своём воротнике длань закона, захныкал синьор, от его боевитости не осталось и следа.
– А вот там и разберёмся, – пообещал толстый, тыча литератора в живот дубинкой, – обзывал или не обзывал. Как заплатишь штраф двадцать сольдо да ещё десять суток на нарах клопов кормить будешь.
– Я не хотел, – захныкал синьор, – это я в состоянии аффекта, я – писатель. Тем более, что скотами и дубинами я вас не обзывал.
– А свинством? А идиотами? – вставил Буратино.
– Я нечаянно.
– А если я тебя нечаянно гвоздону дубинкой по боку, тебе понравится? – спросил мухобой.
– Простите, – зарыдал синьор, – я больше не буду. Отпустите меня, пожалуйста.
– Идите, – отпустил его толстый полицейский и даже костюмчик на нём поправил, – но если ещё раз попадётесь – не обижайтесь.
– Спасибо, синьоры, я никогда… Никогда… Да уж поверьте…– всхлипывал литератор, уходя.
– И не играйте больше в азартные игры, а то видите, как всё это для вас кончается, – крикнул ему в след Буратино.
– Никогда… Никогда, сволочи поганые… Ещё угрожают, подлецы… – литератор скрылся в толпе, а Пиноккио подошёл к полицейским.
– Ну, что? – спросил его толстый. – Нашли что-нибудь?
– А как же, – ответил Буратино и протянул ему два сольдо, – может, мы и завтра поищем.
– Завтра день воскресный, – сказал мухобой, – завтра столько народу не будет.
– А мы всё-таки не поленимся, – настоял Пиноккио.
– Дело ваше, у нас обед с часу до двух, – заявил толстяк, – ищите, если хотите.
На том они и распрощались. И Буратино побежал к пацанам. А пацаны сияли, как солнышки, даже пострадавший Лука улыбался.
– А знаешь сколько денег подняли? – радостно спросил дружка Чеснок?
– Не знаю. Сколько?
– Двадцать семь сольдо.
– Двадцать семь? – обрадовался Буратино.
– Двадцать семь, – подтвердил Рокко.
– Минус четыре сольдо полицейским, – произнёс Пиноккио.
– Четыре сольдо этим сволочам, возмутился Фальконе, –