Шофер проводил Ананасова к малозаметной дверце, вслед за которой оказалась проходная, почтительно с ним распрощался и отбыл. Охранник был молодой, в какой-то странной форме. Видно, что это именно форма, а вот какая – военная или гражданская – не разобрать. Темно-коричневая рубашка с короткими рукавами и множеством металлических пуговиц, причем из нагрудного кармана торчала фасонисто сигаретная пачка. Черные брюки перепоясаны широким ремнем с кобурой. Охранник долго листал ананасовский паспорт, сравнивал с командировочным удостоверением, внимательно разглядывал фотографию, а потом неоднократно самого Ананасова, как бы не доверяя первому поверхностному впечатлению и закрепляя его повторным, более глубоким. Заглянул даже в прописку, еще раз сверил информацию со своей книгой, куда, нужно полагать, Ананасов был внесен заранее. Работал неторопливо, можно сказать, трудился над документами, наконец, спрятал паспорт и командировку к себе в сейф, а Ананасову выдал жетон – большую бляху оранжевого цвета, на котором значилась цифра «7». Ананасов счел это хорошей приметой, на седьмое приходился день его рождения. И вообще, он уже ничему не удивлялся, такой выдался день. С обратной стороны жетона была булавка, можно было приспособить к пиджаку или рубахе. Но главное, не потерять. Ананасов сунул жетон во внутренний карман пиджака и застегнул сверху на пуговицу. Так надежнее.
– Документы мы пока у себя оставляем, вам не понадобятся. А командировку отмечу. – Несмотря на въедливость процедуры, охранник обращался к Ананасову уважительно, подчеркивая его старшинство. Ананасов, наверно, некстати вспомнил наглого Козодоя, который фамильярно звал его Андреичем и норовил всюду сунуть свой любопытный нос. Теперь казалось, все это в далеком прошлом. Охранник долго звонил, многократно набирая номер, но без раздражения, как делал и все остальное, механически. Ананасов пока отдыхал в углу, уже, как свой, за журнальным столиком. На предплечье у охранника была выцветшая татуировка с изображением солнца, садящегося в морскую пучину. В ананасовской голове всплыли слова старого танго. Утомленное солнце нежно с морем прощалось, в этот час ты призналась, что нет любви… Когда-то танцевали они с Валей под эту мелодию.
– Стрекоза, стрекоза. –